Иерусалимские дневники (сборник)

становится трудней.

* * *

Бог людям сузил кругозор

для слепоты как бы отсутствия,

чтобы не мучил нас позор

и не сжигала боль сочувствия.

* * *

Среди всемирных прохиндеев

и где клубится крупный сброд —

заметно много иудеев:

широк талантом наш народ.

* * *

Как робко это существо!

Он тихий, вдумчивый и грустный.

Но гложет жизни вещество,

как ест червяк листок капустный.

* * *

Когда раздора мелкий вирус

неслышно селится меж нас,

не замечаешь, как он вырос

и стал заразней в сотни раз.

* * *

Как это странно: все поэты

из той поры, наивно-дымчатой,

давно мертвы. Их силуэты

уже и в памяти расплывчаты.

* * *

Являя и цинизм, и аморальность,

я думаю в гордыне и смущении:

евреи – объективная реальность,

дарованная миру в ощущении.

* * *

На свете очевидны территории,

охваченные внутренним горением,

где плавное течение истории

сменяется вдруг диким завихрением.

* * *

Я очень тронут и польщён

высоким Божьим покровительством,

однако сильно истощён

своим ленивым долгожительством.

* * *

Разъезженная жизни колея

не часто вынуждает задыхаться —

на мелкие превратности плюя,

вполне по ней приятно бултыхаться.

* * *

Чтобы сгинула злая хандра

и душа организм разбудила,

надо вслух удивиться с утра:

как ты жив ещё, старый мудила?

* * *

Люди молятся, Бога хваля,

я могу лишь явить им сочувствие;

Бог давно уже знает, что я

уважаю Его за отсутствие.

* * *

Я в жизни ничего не понимаю —

запутана, изменчива, темна,

но рюмку ежедневно поднимаю

за то, чтобы продолжилась она.

* * *

В атаке, в бою, на бегу

еврей себя горько ругает:

еврей когда страшен врагу,

его это тоже пугает.

* * *

История капризна и причудлива,

симпатии меняет прихотливо,

играющий без риска и занудливо —

не друг и не любовник музе Клио.

* * *

Со времён чечевичной похлёбки

каждый стал боязлив и опаслив,

но росло и искусство наёбки:

тот, кого наебли, нынче счастлив.

* * *

Хотя война у нас – локальная,

но так еврей за всё в ответе,

что извергается фекальная

волна эмоций по планете.

* * *

Мне близкий друг принёс вино,

чтоб тонкий вкус во мне копился,

меня растрогало оно,

и грубым виски я напился.

* * *

Муза тихо бесится, ища,

чем и как поэта взволновать,

а его, гулящего хлыща,

девка затащила на кровать.

* * *

Кто своей персоной увлечён,

с пылкостью лелея дарование,

рано или поздно обречён

на тоску и разочарование.

* * *

Когда был молод и здоров,

когда гулял с людьми лихими,

я наломал немало дров —

зато теперь топлю я ими.

* * *

Домашним покоем доволен,

лежу то с журналом, то без,

и с ужасом думаю: болен

во мне проживающий бес.

* * *

С работой не слишком я дружен,

таскать не люблю я вериги,

но это наркотик не хуже,

чем выпивка, бабы и книги.

* * *

Браня семейной жизни канитель,

поведал мне философ за напитком:

супружеская мягкая постель —

мечта, осуществлённая с избытком.

* * *

Характер наших жизненных потерь

похож у всех ровесников вокруг,

утраты наши – крупные теперь:

обычно это близкий старый друг.

* * *

Совсем не зная, что частушки —

весьма опасная потеха,

я их читал одной толстушке,

толстушка лопнула от смеха.

* * *

Хотя предчувствие дано

и для счастливых потрясений,

в нас ограничено оно

шуршаньем тёмных опасений.

* * *

Реальность соткана из истин

такой банальности,

что дух, который не корыстен, —

изгой реальности.

* * *

А пока тебе хворь не грозит,

возле денег зазря не торчи,

нынче девки берут за визит

ровно столько же, сколько врачи.

* * *

Натолкнувшись на рифму тугую,

подбираю к ней мысли я строго —

то одну отберу, то другую,

и от этого думаю много.

* * *

Любви жестокие флюиды

разят без жалости и скидок,

весною даже инвалиды

себе находят инвалидок.

* * *

На небо в полной неизвестности

подобно всем я попаду,

сориентируюсь на местности

и вмиг пойму, что я в аду.

* * *

Иллюзия, мираж и наваждение —

такое оптимизму подаяние,

такое для надежды услаждение,

что больно, когда гаснет обаяние.

* * *

Ручьи весенние журчат,

что даль беременна грозой,

на подрастающих внучат

старушки смотрят со слезой.

* * *

Самые великие открытия,

истину даруя напрямик,

делались по прихоти наития,

разум подменявшего на миг.

* * *

Есть люди, чьи натуры певчие —

пушинки духа в жизни мчащейся,

со всем, что есть, расстаться легче им,

чем с этой музыкой сочащейся.

* * *

Поблажек у стихии не просил

в местах, её безумием простроченных,

однако же всегда по мере сил

наёбывал её уполномоченных.

* * *

С возрастом сильней у нас терпение,

выдержан и сдержан аксакал;

просто это выдохлось кипение

и душевный снизился накал.

* * *

У секса очень дальняя граница,

но дух у старика – слабей, чем тело,

и тянет нас от секса уклониться,

поскольку уже просто надоело.

* * *

Стали нам застолья не с руки:

сердце, нету сил, отёки ног,

и звонят друг другу старики,

что ещё увидимся, даст Бог.

* * *

Подземные гулы и громы

слышнее душе на закате,

Харон уже строит паромы,

ему его лодки – не хватит.

* * *

Все текущие беды и сложности

сотворяются, эка досада,

из-за полной для нас невозможности

вынуть шило и пламя из зада.

* * *

Мы в юности шустрили, свиристя,

дурили безоглядно и отпето,

и лишь десятилетия спустя

мы поняли, как мудро было это.

* * *

Сегодня почему-то без конца

я думаю о жизни в райских кущах:

как жутко одиночество Творца

среди безликих ангелов поющих!

* * *

Есть нечто умилительно-сердечное,

и просится душа из тела вон,