Иерусалимские дневники (сборник)

* * *

Не видя прелести в фасаде,

меня судьба словила сзади.

* * *

Пройдя через опасности и гнусь,

пока тянулись годы заключения, —
ужели я сломаюсь и загнусь
от горестных превратностей лечения?

* * *

Едва я только вышел на опушку,

ища семье для ужина грибы,
судьба меня захлопнула в ловушку,
чтоб реже я шутил насчёт судьбы.

* * *

Годы плавно довели

до больничной койки,
без меня друзья мои
ходят на попойки.
Жарят мясо на огне,
старость нашу хают,
вспоминая обо мне,
горестно вздыхают.
Я, однако, поднимусь
и походкой гордой
я в застолье к ним вернусь
с той же светлой мордой.

* * *

Ещё одно, замеченное мной

у хвори, где сюжет недуга сложен:
от жизни я невидимой стеной
всё время ощутимо отгорожен.

* * *

После этой дурной переделки

безмятежно займусь я старением,
и часов равнодушные стрелки
мне ещё подмигнут с одобрением.

* * *

Я стойко бои оборонные

веду с наступлением сзади,
и дроги мои похоронные —
лишь доски пока что на складе.

* * *

Когда и сам себе я в тягость,

и тёмен мир, как дно колодца,
то мне живительная благость
из ниоткуда часто льётся.

* * *

Защита, поддержка, опека,

участливой помощи мелочь —
любезны душе человека,
но дарят ей вялую немочь.

* * *

Творится явный перебор

при сборе данных к операции:
такой мне вставили прибор,
что вспомнил я о дефлорации.

* * *

Засосанный болезнью, как болотом,

но выплыть не лишённый всё же шанса,
телесно я сравнялся с Дон Кихотом,
но умственно – я прежний Санчо Панса.

* * *

Свой лук Амур печально опустил,

застыв, как тихий ангел над могилой;
напрасно ты, приятель, загрустил,
ещё мы поохотимся, мой милый.

* * *

Жизненной силы бурление

вкупе с душою шальной —
лучшее в мире явление
из наблюдавшихся мной.

* * *

Забавен в нас, однако, дух публичный:

примерно через два десятка дней
болезнь – уже не факт интимно личный,
и хочется рассказывать о ней.

* * *

Закинут в медицинское верчение,

внутри я подвергаюсь и наружно,
лечение – крутое обучение
тому, что никому из нас не нужно.

* * *

Радость воли, азарт, вожделение —

удалились в глухой монастырь,
мне осталось болезни глумление
и разрушенных планов пустырь.

* * *

Гнусная – однако не позорная —

выпала от жизни мне награда,
горько заскучает беспризорная
и осиротелая эстрада.

* * *

Стану я слегка другим отныне —

словно гонг неслышно прозвучал,
столько оплеух моей гордыне —
в жизни я ещё не получал.

* * *

Придётся мириться, подружка,

с печальной моей ситуацией:
с утра электронная пушка
стреляет мне в зад радиацией.
В меня заливается химия,
которая травит и косит,
уже моя внутренность – синяя,
но рак этот цвет не выносит.
Судьбу разозлило, наверно,
моё в облаках почивание,
и послана гнусная скверна,
чтоб вытерпел я врачевание.

* * *

Сделаться бы собраннее, суше

и бронёй укрыться, словно в танке,
чтобы не улавливали уши
звуков затевающейся пьянки.

* * *

Сначала не чувствуешь путы,

внутри не пылает свеча,
становишься болен с минуты,
когда побывал у врача.

* * *

Болезнями даётся постижение

того, чем не умели дорожить,
и есть ещё в болезнях унижение,
которое полезно пережить.

* * *

Я, благодаря текущей хвори,

с радостью и страхом обнаружил,
что у Бога я ещё в фаворе,
ибо всё могло быть сильно хуже.

* * *

Я вынесу густую передрягу,

но, если не сдержу я это слово, —
отрадно, что над ямой, где залягу,
друзья наверняка хлебнут спиртного.

* * *

Готовлюсь духом к операции,

надеясь тихо и недужно,
что у хирурга хватит грации
лишь то отрезать, что ненужно.

* * *

Когда в халат недуга прочно влез,

а душу манит лёгкая беседа,
родится нездоровый интерес
к течению болезни у соседа.

* * *

Всё, что жизни привольно довлело —

интересы, азарт, обольщения, —
не пропало и не омертвело,
а укрылось и ждёт возвращения.

* * *

Есть виды очень разного спасения

в лихом репертуаре излечения,
и скоро я восторгу облысения
подвергнусь в результате облучения.

* * *

Уверенность, что я перемогнусь,

не снизилась в душе ни на вершок,
поскольку я, конечно же, загнусь,
когда всё будет очень хорошо.

* * *

Приметливо следя за настроением,

я пристален к любой в себе подробности —
как будто занимаюсь измерением
оставшейся во мне жизнеспособности.

* * *

Забавно, как денно и нощно,

до самой могильной плиты
старательно, резво и мощно
мы гоним поток суеты.

* * *

И по безвыходности тоже,

и по надрезу на судьбе —
с тюрьмой недуги наши схожи,
но здесь тюрьма твоя – в тебе.

* * *

Узник я, проста моя природа,

я не тороплю скольженье дней,
в будущем обещана свобода,
я пока не думаю о ней.

* * *

Отнюдь не в лечебной палате —

я дома, гостей угощаю,
однако в больничном халате
всё время себя ощущаю.

* * *

С недугом познакомившись поближе

(с тюрьмой не понаслышке я знаком),
я сходство обнаружил: хочешь выжить —
в тюрьму не погружайся целиком.

* * *

Терпению крутое обучение

ведут со мною славные ребята;
«Мучение – вот лучшее лечение», —
учили их наставники когда-то.

* * *

Бывают в жизни обстоятельства —

другому знать о них негоже,
и самолучшее приятельство
за эту грань уже не вхоже.

* * *

От шуток хорошо бы отучиться:

живя без их ехидного коварства,
я стал бы эффективнее лечиться,
смех сильно ослабляет яд лекарства.

* * *

Кошмарный сон тянулся густо,

аж голова от пота взмокла:
лежу на ложе у Прокруста,
а надо мною – меч Дамокла.

* * *

Шёл еврей в порыве честном

сесть и тихо выпивать,
но в углу каком-то тесном
рак его за жопу – хвать!

* * *

Я справедливо наказан судьбой,

вряд ли отмолят раввины,
грустный пейзаж я являю собой —
радостей жизни руины.

* * *

Образ жизни мой шальной

стал теперь – кошачий,
и не столько я больной,
сколько я лежачий.

* * *

Но нельзя не подумать, однако,

что причина – в рождения дне:
я рождён под созвездием Рака,
он был должен явиться ко мне.

* * *

Мой рак ведёт себя по-свински,

поскольку очень жить мешает,
а говоря по-медицински,
мне дозу кары превышает.

* * *

Душа металась, клокотала,

бурлила, рвалась и кипела,
потом отчаялась, устала
и что-то тихое запела.

* * *

В болезни есть таинственная хватка —

тюремной очевидная сестра:
почти уже не мучает нехватка
всего, что было радостью вчера.

* * *

Согласно процедуре изучения

плетусь из кабинета в кабинет,
я нынче пациент, объект лечения,
а личности – в помине больше нет.

* * *

Сейчас мои доброжелатели,

пока верчусь я в передряге, —
отменных сведений жеватели,
я рад, что счастливы бедняги.

* * *

Я к вечеру бываю удручён

и словно опалён огнём из топки —
возможно, потому что облучён,
хотя всего скорей – в тоске по стопке.

* * *

Читаю. Но глаза ещё следят

за очереди медленным течением,
вокруг мои соракники сидят,
печальные, как рак под облучением.

* * *

Сижу поникший, хмурый, молча,

какая ж, думаю, ты блядь:
в меня вселившаяся порча
на душу тянется влиять.

* * *

Завидя жизни кутерьму,

я прохожу насквозь и мимо,
поскольку я для всех незримо
несу в себе свою тюрьму.

* * *

Послушно принимая курс лечения,

покорствую, глаза на всё закрыв,
испытывая счастье облегчения,
когда мне объявляют перерыв.

* * *

Подумал я сегодня на закате:

ведь мы, храня достоинство и честь,
за многое ещё при жизни платим,
что Страшный суд не может не учесть.

* * *

На время из житейской выйдя школы,

вселился в медицинский я шатёр,
и ныне честолюбия уколы
сменились на уколы медсестёр.

* * *

Тяжелы бесполезные муки,

а успехи – пусты и убоги;
но когда опускаются руки,
то невдолге протянутся ноги.

* * *

Да, организм умней меня:

ничуть не возмутившись,
вся невоздержанность моя
исчезла, не простившись.

* * *

Встаю теперь я очень рано

и не гужуюсь у приятелей,
в моей тюрьме я сам – охрана,
жена – команда надзирателей.

* * *

В период серый и недужный,

где страхи вьются у двери,
мир делится на мир наружный
и сферу вязкой тьмы – внутри.

* * *

Дела мои сейчас пока неважные,

наездник унитаза я часами,
а мысли все – лихие и отважные,
и все с кавалерийскими усами.

* * *

Судьба жестоко вяжет по канве

стандартной для недуга моего,
но в каше, что варю я в голове,
не в силах она тронуть ничего.

* * *

Чужими мыслями пропитан,

я, чтоб иметь на них права, —
поскольку в честности воспитан —
перешиваю их сперва.

* * *

На сердце – странные колючки:

прошли ведь вовсе не века,
но вот в Россию едут внучки,
уже не зная языка.

* * *

Пока порхал на ветку с ветки,

пел гимны солнцу и дерьму,
переродившиеся клетки
внутри построили тюрьму.

* * *

Стариков недовольное племя

говорит и в жару, и при стуже,
что по качеству позжее время —
несравненно, чем раньшее, хуже.

* * *

Художник, пророк и юродивый

со всем, что сказали в запале,
хвалу получают от родины —
не раньше, чем их закопали.

* * *

«Завидным пользуясь здоровьем»,

его мы тратили поспешливо,
и этим дедовским присловьем
былое машет нам усмешливо.

* * *

Наивен я: с экрана или рядом —

смотрю на лица монстров без опаски,
мне кажется всё это маскарадом:
да – дикие, да – мерзкие, но – маски.

* * *

Сообразив, что не умру,

владея времени бюджетом,
я превратил болезнь в игру
с отменно жалостным сюжетом.

* * *

Я знаю, почему люблю лежать:

рождён я обывателем и книжником,
а лёжа мне легко воображать
борцом себя, героем и подвижником.

* * *

А время – это всё же мельница,

в её бесшумных жерновах
настолько всё бесследно мелется —
лишь пыль на книгах и словах.

* * *

Срама нет в уподоблении:

нашей юности поэты
всё ещё в употреблении,
но истёрты, как монеты.

* * *

Ген, как известно, – не водица,

там папа, мама, предка примеси;
всё, с чем доводится родиться,
кипит потом на личном примусе.

* * *

В болезни есть одно из проявлений,

достойное ухмылки аналитика:
печаль моих интимных отправлений
мне много интересней, чем политика.

* * *

Под гам высоких умозрений

молчит, сопя, мой дух опавший,
в тени орлиных воспарений
он – как телёнок заплутавший.

* * *

Я думаю часто сейчас,

когда уплотняются тучи,
что хаос, бушующий в нас,
подземному – брат, но покруче.

* * *

Напрасно разум людской хлопочет,

раздел положен самой природой:
рождённый ползать летать не хочет,
опасно мучить его свободой.

* * *

Когда мне больно и досадно,

то чуть ещё маркиздесадно.

* * *

В ответ на все плечами пожимания

могу я возразить молве незрячей:
мы создали культуру выживания,
а это уж никак не хер собачий.

* * *

Свои успехи трезво взвесив

и пожалев себя сердечно,
я вмиг избавился от спеси —
хотя и временно, конечно.

* * *

Покуда жив, пока дышу,

покуда есть и слух и зрение,
я весь мой мир в себе ношу,
а что снаружи – важно менее.

* * *

Мой стих по ритмике классичен,

в нём нет новаторства ни пяди,
а что он часто неприличен,
так есть классические бляди.

* * *

Ужели это Божье изуверство

для пущей вразумлённости людей?
Ведь наши все немыслимые зверства —
издержки благороднейших идей.

* * *

Гуляло по свету гулящее тело,

в нём очень живая душа проживала,
Россия его разжевать не успела,
хотя увлечённо и долго жевала.

* * *

Мне смыслы, связи и значение —

важней хмельного сладкозвучия,
но счастлив я, по воле случая
услышав музыки свечение.

* * *

Найти побольше общего желая,

я сравниваю часто вхолостую:
тюрьмы любой романтика гнилая —
отсутствует в болезни подчистую.

* * *

Тюрьма: нигде не мучим болями,

я, как медлительный слепой, —
из-за апатии с безволием
на фоне слабости тупой.

* * *

Сегодня пьянка вместо дел,

сегодня лет минувших эхо —
какое счастье, что сидел! —
какое счастье, что уехал!

* * *

Душе распахнута нирвана

и замолкают в мире пушки,
когда касаюсь я дивана,
тахты, кровати, раскладушки.

* * *

Забавное у хвори окаянство:

с людьми общаясь коротко и смутно,
я выселился в странное пространство,
в котором подозрительно уютно.

* * *

В размышлениях я не тону,

ибо главное вижу пронзительно:
жизнь прекрасна уже потому,
что врагиня её – омерзительна.

* * *

К сожаленью, подлецы

очень часто – мудрецы,
сладить с ними потому —
тяжко прочему дерьму.

* * *

В поиске восторгов упоения

разум и душа неутомимы,
нас не ранят горести гонения,
мелкие для чувства, что гонимы.

* * *

Душа твоя утешится, философ,

не раньше, чем узрит конечный свет,
ведь корень всех земных её вопросов —
в вопросе, существует ли ответ.

* * *

Сегодня думал перед сном,

насколько время виновато,
что ото всех борцов с дерьмом
немного пахнет странновато.

* * *

Великая российская словесность,

Россию сохраняя как вокзал,
сегодня просочилась даже в местность,
где житель ещё с веток не слезал.

* * *

Случайно выплывает облик давешний,

и снова ты забыть его готов,
но памяти назойливые клавиши
играют киноленту тех годов.

* * *

Те, кто жил до нас веками ранее,

были нас умами не бедней,
разум наш замусорило знание,
но оно не делает умней.

* * *

Хочу, когда уже я стар и сед,

сказать о чувстве времени двояком:
я гибельному веку – лишь сосед,
хотя в родстве с убийцей и маньяком.

* * *

Наш век пошёл на слом,

запомнясь полосой —
от девушки с веслом
до бабушки с косой.

* * *

Недуг мой крылья распростёр

и грозно вертит пируэты,
а я и зритель, и актёр,
и сцена этой оперетты.

* * *

Состарившись, мы видимся всё реже,

а свидевшись, безоблачно судачим,
как были хороши и были свежи
те розы у Тургенева на даче.

* * *

Увы, но даже духа воспарения

способны довести до изнурения.

* * *

А славно, зная наперёд,

что ждут людей гробы
и твой вот-вот уже черёд,
под водку есть грибы.

* * *

Сколько б мы, воспаляясь, ни спорили

то изустно, то в текстах несметных —
сокровенные нити истории
недоступны для зрения смертных.

* * *

Верю в точность химических лезвий,

но сегодня почувствовал снова,
что лекарства, сражая болезни,
заодно пришибают больного.

* * *

Я стараюсь отойти при умных спорах,

в них опасная зараза вероятна:
есть умы, от обаяния которых
остаются на душе дурные пятна.

* * *

Когда-то был я вольнодумец,

свободой пылко восхищался,
но стал печальник и угрюмец,
когда с ней близко пообщался.

* * *

Все в мире пьют покоя сок,

не чувствуя беды,
засунув головы в песок
и выставив зады.

* * *

Всё, что вытворяется над нами,

было бы успешливо едва ли,
если бы своими именами
всё, что происходит, называли.

* * *

Всегда жива надежда, что однажды

к нам вылетит божественная птица,
получит по заслугам Каин каждый,
и Авель каждый к жизни возвратится.

* * *

Подпочвенные рокоты и гулы,

сулящие губительные вспышки,
нисколько не влияют на загулы,
целебные для краткой передышки.

* * *

Удачи и шедевры – не объекты

для пламенной мыслительной игры,
охотней полыхают интеллекты
вокруг пустого места и дыры.

* * *

Старанием умелых докторов

от этой лихоманки я оправлюсь
и сделаюсь физически здоров,
а умственно и так себе я нравлюсь.

* * *

Недуг меня уже подпортил малость:

я чувствую, едва сойду с крыльца,
движений унизительную вялость
и слабую приветливость лица.

* * *

Способствуя врачу по мере сил,

в послушном разговоре о диете
про выпивку я просто не спросил,
чтоб, выпивши, не думать о запрете.

* * *

Поэзия – коварная езда,

я сборники порой листаю честно:
порожние грохочут поезда,
куда, зачем, откуда – неизвестно.

* * *

Когда больные пятна запорошены

снежком уже беспамятной зимы,
сны снятся удивительно хорошие
о том, насколько славно жили мы.

* * *

Всё-таки друзья меня достали

и сидят с уверенной ухмылкой:
качеством закалки твёрже стали,
мой характер – воск перед бутылкой.

* * *

Дом, жена, достаток, дети,

а печаль – от малости:
в голове гуляет ветер,
не пристойный старости.

* * *

Как некогда в те годы заключения,

когда в тюрьме стихи писал надменно,
свидетель я иного злоключения,
в котором – и герой одновременно.

* * *

Когда нас косит века вероломство

и время тапки белые обуть,
сильнее в нас надежда на потомство,
которое отыщет лучший путь.

* * *

А что, скажи по сути, делал ты?

Не скромничай, ведь это между нами.
Я смыслы извлекал из пустоты
и бережно окутывал словами.

* * *

Становится тоскливо и ненастно,

и жмутся по углам венцы творения
везде, где торжествует самовластно
конечный результат пищеварения.

* * *

Споры стали нам духа опорой,

даже с Богом мы спорить не трусили,
нету в мире хуйни, над которой
не витали бы наши дискуссии.

* * *

С моим недугом я расстанусь,

одну измену не простив:
меня подвёл двуликий анус,
врага преступно пропустив.

* * *

Чтоб лавры обрести, не суетись,

не сетуй на житейские морозы,
тебе даны стихи, чтобы спастись
в растлительном потоке низкой прозы.

* * *

С меня заботы жизни дружно слезли,

у взгляда сократилась территория,
теперь моя история болезни —
единственная личная история.

* * *

Я облученьем так потрёпан,

что не могу ни встать, ни сесть,
и даже дружеского трёпа
ещё не в силах перенесть.

* * *

Вот на восьмом десятке лет

и пишутся стихи,
поскольку сил у деда нет
на прочие грехи.

* * *

Люблю, чтоб шёл жених к невесте,

люблю чувствительные сказки,
и всей душой мне в каждом тексте
счастливой хочется развязки.

* * *

Когда-то я мчался на полном скаку

и ветры хлестали по мне,
сегодня я с кайфом лежу на боку,
а как надоест – на спине.

* * *

Увижу ли я тех, кого хочу,

на небе, недоступном для живого?
Я преданно смотрю в лицо врачу,
не слыша и не слушая ни слова.

* * *

Чтоб не болтать о муках ада,

к земным я лучше перейду:
врагу – и то желать не надо
мою зубную боль в заду.

* * *

Какое-то заразное влияние

оказывают книги на меня:
медлительное словоизлияние
томит меня потом к исходу дня.

* * *

Дурная боль не сломит лоха,

упрямство клонит к терпежу;
хожу сейчас я крайне плохо;
сижу – едва; но как лежу!

* * *

На заре поют зазря соловьи,

трели ранние во мне безответны,
утром сумеречны чувства мои,
а под сумерки – светлы и рассветны.

* * *

Сколь у нас ни будь ума и чести,

совести, культуры, альтруизма,
тайно покурить в запретном месте —
счастье для живого организма.

* * *

– Послал ему Бог испытание!

– А что с ним? – Почти ничего:
постигло его процветание,
молитесь за душу его.

* * *

Всякой боли ненужные муки

не имеют себе оправданий,
терпят боли пускай только суки,
что брехали о пользе страданий.

* * *

Повысить о чём-нибудь знание —

могу я, хотя и натужно,
когда б не предвидел заранее,
что это ни на хер не нужно.

* * *

Время течёт не беззвучно,

время бурлит и журчит,
внуки докажут научно
факт, что оно не молчит.

* * *

Свалился я под сень моих чертогов,

овеян медицинским попечением,
сейчас уже лечусь я от ожогов,
содеянных заботливым лечением.

* * *

Перечёл – и по коже мороз,

обнаружил я признаки грозные,
что уже на пороге склероз:
мысли стухли и стали серьёзные.

* * *

Сказать про жизнь, её любя,

точней нельзя: сапог не парный,
и то тюрьма вокруг тебя,
то дружной пьянки дух нектарный.

* * *

Звучит как скверный анекдот,

но, жребий не кляня,
я выздоравливаю от
лечения меня.

* * *

Всё срастается на теле живом,

но ещё за стол не сесть, не поврать;
выздоравливаю я тяжело;
это лучше, чем легко умирать.

* * *

Тревожат Бога жалобой, прошением,

те молят за себя, те – за других,
а я к Нему – с циничным утешением:
терпи, Ты всё равно ж не слышишь их.

* * *

Невнятное томит меня смущение —

с душой, видать, не всё благополучно:
с людьми недуг порвал моё общение,
а мне ничуть не пусто и не скучно.

* * *

Висит над миром шум базарный,

печь разногласий жарко топится,
и тихо полнятся казармы,
и в арсеналах гибель копится.

* * *

Всегдашнее моё недоумение —

зачем живу, случаен и безбожен,
сменилось на уверенное мнение,
что этого Творец не знает тоже.

* * *

Надо мне известности не боле,

чем недавно выпавшая мне:
два моих стишка в какой-то школе
в женском туалете на стене.

* * *

Творец давно уже учёл

всего на свете относительность,
и кто наукам не учён,
у тех острей сообразительность.

* * *

Свалясь под уважительную крышу

признания, что скорбен и недужен,
окрестной жизни гомон я не слышу —
похоже, он давно мне был не нужен.

* * *

Везде стоят солидные ряды

и книги возлежат на них залётные —
то мудрости трухлявые плоды,
то пошлости порывы искромётные.

* * *

Нет, я уже не стану алкоголиком,

и я уже не стану наркоманом,
как римским я уже не буду стоиком
и лондонским не сделаюсь туманом.

* * *

Чей разум от обычного отличен —

сгорают на огне своём дотла,
а мой умишко сильно ограничен,
поэтому печаль моя светла.

* * *

За все про все идейные течения

скажу словами предка моего:
«Любого не боюсь вероучения,
боюсь только апостолов его».

* * *

Одна лишь пагубная линия

заметна мне в существовании,
по ней ведёт нас блуд уныния,
ловитель кайфа в остывании.

* * *

Я в молодости часто забывал,

как выглядел конец вечерней пьянки,
а утром этот памяти провал
оказывался девкой с той гулянки.

* * *

С той поры, как нашёл этот дивный

метод битвы с недугом паскудным,
я использую самый активный
вид лечения – сном непробудным.

* * *

Среди бесчисленных волнений,

меня трепавших без конца,
всегда была печаль сомнений
в доброжелательстве Творца.

* * *

Я тщательно, порой до неприличия,

найти пытаюсь тайное тавро:
у зла ведь очень разные обличия,
всех чаще это – светлое добро.

* * *

Сам я счастлив бы стал, в человеках

сея мысли, как жить хорошо,
но в моих закромах и сусеках
я такого зерна не нашёл.

* * *

Кошмары мучили поэта:

напившись, он уже вот-вот
касался истины, но это
обычной девки был живот.

* * *

Что впереди? Родни галдёж,

потом наркоз и вся потеха;
когда хирург прихватит нож,
дай Бог им общего успеха.

* * *

Забавно, что у дней бывают лица:

угрюмые, задумчивые, строгие,
день может улыбаться или злиться,
бывают мельтешные и убогие.

* * *

Поскольку им непогрешимость

дана, как истина сама,
в сужденьях равов есть решимость
с некрупной примесью ума.

* * *

Недолгое от будней отключение

по случаю наплыва злоключений —
заметное приносит облегчение
от суетных и вздорных попечений.

* * *

В душе у меня затвердела

любимая бабкой присловица:
«Родиться евреем – полдела,
евреями люди становятся».

* * *

Всё нужное, чтоб выжить нам, – единое,

для жизни корневое основание,
а лишнее и не необходимое —
нужнейший эликсир существования.

* * *

Прочтя, как полезны страдания,

что счастью они не помеха,
я слышу за шкафом рыдания —
там черти рыдают от смеха.

* * *

Обманчиво понурое старение:

хотя уже снаружи тело скрючено,
внутри творится прежнее горение,
на пламя только нет уже горючего.

* * *

В палитре боли – очень пёстрой —

живут в готовности слепой —
от сокрушительной и острой
до изнурительной тупой.

* * *

Бредя сквозь жизнь, изрядно мглистую,

терпя её коловерчение,
чесать пером бумагу чистую —
весьма большое развлечение.

* * *

Висит гипноз бесед манерных,

и дикий зреет самосуд,
и легионы правоверных
мир иноверцев сотрясут.

* * *

А славен буду я десятки лет

не в памяти у нескольких гурманов,
но яркий по себе оставя след
на многих поколеньях графоманов.

* * *

Случай, на кого-то фарт обрушив,

сильно всё меняет в человеке,
деньги деформируют нам души,
но светлы и счастливы калеки.

* * *

Я сидел, но присутствие ложа

всё вниманье моё занимало,
хорошо себя чувствовать лёжа —
это тоже при хвори немало.

* * *

Мне по душе оно как есть,

земное бытиё,
и получи
благую весть,
я б не понёс её.

* * *

В пустой игре моих мыслишек

испуг нечаянный возник,
что бередит меня излишек
херни, почерпнутой из книг.

* * *

Меня спасает только сон,

однако и во сне
поёт сопенью в унисон
печаль моя во мне.

* * *

По жизни счастлив я, однако

скажу как честный старожил:
владей я Княжеством Монако,
совсем иначе я бы жил.

* * *

За мною нет заслуг существенных,

но я зачислил бы туда,
что я в любых делах общественных
не лез на сцену никогда.

* * *

Всё, что плодит моё воображение,

зачато впечатлением извне,
но в то же время это отражение
свеченья балаганного во мне.

* * *

Я без печали упустить

уже из рук удачу мог,
я мог понять, могу простить,
но чтоб забыть – избави Бог.

* * *

Во мне как будто гамма нотная,

по вкусу время выбирая,
гуляет музыка дурнотная,
мотивы гнусные играя.

* * *

Порой бывает, что мгновение

зависнет в воздухе бесплотно,
и словно духа дуновение
тебя обвеет мимолётно.

* * *

А многое, что ужасом казалось

натурам понимающим и чутким,
меня как будто вовсе не касалось,
настолько разъебаем был я жутким.

* * *

Есть образ, некогда печаливший

умишко мой, во тьме блуждающий:
челнок, от берега отчаливший
и цели плаванья не знающий.

* * *

Моё некрупное жилище

мне словно царские хоромы,
сдаётся мне, что только нищим
нужны дома-аэродромы.

* * *

Люблю, когда в массиве текста —

и в книге, и на полотне,
как на холме живого теста,
игра дрожжей заметна мне.

* * *

Сегодня день понурый и больной,

сам воздух катит волны утомления,
и мутной наплывают пеленой
угрюмые о жизни размышления.

* * *

В моём химическом сосуде —

состав наследственностей двух:
жестокий дух еврейских судий
и прощелыги лёгкий дух.

* * *

Не притворяюсь мудрецом,

но я недугу благодарен
за то, как больно, всем лицом
о стол гуляний был ударен.

* * *

У времени различны дарования:

несёт оно, не ведая сомнения,
то свежее струенье созревания,
то душное дыхание дряхления.

* * *

Когда стекаются слова,

чтобы составить корпус текста,
слегка кружится голова,
для них отыскивая место.

* * *

Везде кипит безумный торг,

торгует мир и тьмой, и светом,
и каждый день увозят в морг
всех надорвавшихся на этом.

* * *

Ночь обещала быть тяжёлой,

поскольку вечер тёк в тиши,
и я подумал: дивной школой
хворь обернулась для души.

* * *

В момент известий огорчительных,

учил высокий эрудит,
лишь сок напитков горячительных
надёжно ярость охладит.

* * *

Украл у местного поэта

лихую рифму «нота – квота»,
и утешал себя, что это
он тоже стибрил у кого-то.

* * *

Живу я в мире, узко здешнем,

имею жалкий кругозор,
а далеко в пространстве внешнем
творятся слава и позор.

* * *

Пора меняться: стану тощий,

смурной и горестно молчащий,
быть пессимистом сильно проще,
поскольку прав гораздо чаще.

* * *

Мир так загнил до основания,

что посреди жестокой прозы
смешны все наши упования,
надежды, планы и прогнозы.

* * *

Тоской познанья были мучимы

и эрудит, и грамотей,
а мы, наукам не обучены,
усердно делали детей.

* * *

С какого-то невнятного вчера

я что бы ни читал и что б ни видел,
мне слышится: пора, мой друг, пора,
и я на этот голос не в обиде.

* * *

Тьму парков обожают наши дети —

и дурни все, и выросшие дуры —
чего им там? А в городе, при свете, —
полным-полно искусства и культуры.

* * *

Конечно, я уже не молодой,

но возраст – не помеха, если страсть…
Вот разве что ужасно стал худой —
в меня теперь амуру не попасть.

* * *

Увы, но взгляд куда ни кину —

везде пропорция равна,
везде Творец, готовя глину,
чуть-чуть подмешивал гавна.

* * *

Язычник я: мой разум узкий

не принял свыше господина,
и мне язык текучий русский —
кумир и воздух воедино.

* * *

В чаду и вихре наслаждений

хиреет пламень убеждений.

* * *

У всех висит за сумеречной скукой

неведомая финишная дата;
забавно, что душа перед разлукой
милей и ощутимей, чем когда-то.

* * *

За то, что было дней в избытке,

благодарю судьбу, природу
и алкогольные напитки,
таившие живую воду.

* * *

Конец тебе, любой герой,

когда в души твоей хозяйство
прокрался сочный геморрой
национального зазнайства.

* * *

Помыслы, порывы, побуждения —

чистые и светлые, как искра,
душу озаряют в миг рождения,
но и затухают очень быстро.

* * *

Увы, мой мир совсем ещё не светел,

я слабости своей не обнаружу,
но так меня легко шатает ветер,
что я не выхожу пока наружу.

* * *

Не счесть уму грехов количества,

но, разбираясь в их меню,
я, чтоб не впасть в соблазн учительства,
себя в невежестве храню.

* * *

Я душой тянулся много лет

к мыслям этим, тонко прихотливым:
знание, что в жизни счастья нет,
вовсе не мешает быть счастливым.

* * *

Не стоит нам сегодня удивляться,

что клонит плиты мрамора, как ветки:
на кладбищах надгробия кренятся,
когда в гробах ворочаются предки.

* * *

Душа смакует облегчение

без даже капли скуки пресной,
что круто высохло влечение
к херне, доселе интересной.

* * *

Дохрустывая жизнь, как кочерыжку,

я вынужденно думаю о ней:
когда ещё бежал по ней вприпрыжку,
она была значительно сочней.

* * *

Заболев, я укрылся в обитель —

тихо ждать и пугливо надеяться,
но свихнувшийся ангел-хранитель
созывает гостей, чтоб развеяться.

* * *

Не то чтобы мы патокой с елеем

себя всё время мазали слегка,
но сами от себя мы скрыть умеем
заметное другим издалека.

* * *

Мой путь поплоше и попроще,

чем у героев и философов:
пасу свои живые мощи,
их ублажая массой способов.

* * *

Среди интимных мыслей нежных,

меня щекочущих приятно,
совсем не видно белоснежных —
везде моих насмешек пятна.

* * *

Творец над нами ставит опыты,

насколько прочны дух и тело,
но это всё пустые хлопоты —
в нас нету явного предела.

* * *

Сумерки сгущают ощущения,

к ночи вянут мысли деловые,
в сумраке пустого помещения
сходятся на рюмку домовые.

* * *

Лишь тот умён, учил мудрец,

кто не от Бога ждёт посылку,
а сам находит огурец,
когда уже добыл бутылку.

* * *

Легко беру я, что мне нужно,

из книг, которые читаю,
чужое тоже мне не чуждо,
но я своё предпочитаю.

* * *

На старость очень глупо быть в обиде,

беречься надо, только и всего;
я в зеркале на днях такое видел,
что больше не смотрюсь уже в него.

* * *

Не зря сегодня день уныл

и скукой стелется зелёной:
с утра его я не омыл
мыслишкой утренней солёной.

* * *

Зло я ощущал кошмарно близко —

нюхом и на слух, а больше взглядом,
но тогда я падал жутко низко,
а сейчас оно повсюду рядом.

* * *

Ум быстро шлёт, когда невмочь,

нам утешенья скоротечные:
болит живот почти всю ночь —
я рад, что боли не сердечные.

* * *

Потом герои с их попытками

враз одолеть земное лихо
угрюмо гасят пыл напитками,
которым жалуются тихо.

* * *

Все рыцари добра полны надежды:

отнюдь они не сеют и не пашут,
а вырядившись в белые одежды,
призывами к добру отважно машут.

* * *

У правды нынче выходной:

полез я в память, из подвала
таща всё то, чего со мной
по жизни сроду не бывало.

* * *

Я с женским хором был знаком,

хористки так меня любили,
что часто виделись тайком —
в любви они солистки были.

* * *

Измучась озверелым врачеванием,

я мыслю со стоическим спокойствием:
зато теперь гастрольным кочеванием
с усиленным займусь я удовольствием.

* * *

Мои на мудрость посягательства,

мои высокие печали
не пережили наплевательства,
сбежали вон и одичали.

* * *

Мне кажется, я здраво ограничился

о доме и о близких беспокойством —
меня пугает каждый, кто набычился
бороться со всемирным неустройством.

* * *

Не знаю, что бы это означало:

меня не устаёт терзать и мучить
глухое материнское начало:
вон ту удочерить, а ту – увнучить.

* * *

Когда-то даже в пору повзросления

мы духом были – мелкие клопы,
забуду ли я муки вылупления
из дьявольски уютной скорлупы?

* * *

Забавны выплески любви

на фоне тягостных событий:
меня сейчас друзья мои
сильнее любят и открытей.

* * *

Певучий сок раблезианский

добыл я личными трудами,
колодец мой артезианский
в себе я сам копал годами.

* * *

Всегда приходит Новый год,

неся подарки дорогие —
освобожденье от невзгод
и их замену на другие.

* * *

Было дико, но прекрасно,

и пока дряхлеть не стала,
Леда много лет напрасно
снова лебедя искала.

* * *

Нас давит жизнь густой нагрузкой,

однако дней тяжёлых между
мы все на выпивку с закуской
имеем право и надежду.

* * *

К себе забавно присмотреться,

поскольку с миром наши трения
то затевает ум, то сердце,
а то – разлад пищеварения.

* * *

Я слишком щедро облучён

и до сих пор ещё болею;
рак безусловно обречён,
а я, быть может, уцелею.

* * *

Не просто я утратил пиетет

к ума и интеллекта обаянию,
а странный ощутил иммунитет
к любому постороннему влиянию.

* * *

В организме поближе ко дну —

разных гадостей дремлет немало,
начинаешь лечить хоть одну —
просыпается всё, что дремало.

* * *

Я наслажусь ещё не раз

гулящей мысли выкрутасами,
жизнь хороша и без прикрас,
но обаятельна – прикрасами.

* * *

Хотя исход у всех – летальный

и не бывает исключений,
однако этот путь фатальный
прекрасен массой приключений.

* * *

Легко и по книгам надёргать цитаты,

и всюду истории устные:
мечты и надежды – легки и крылаты,
а сбывшись – хромые и грустные.

* * *

Среди крутого мироздания

так рад я личному присутствию,
что к людям полон сострадания,
а сам себе я не сочувствую.

* * *

На грешный рай земных утех

ещё кошу я светлы очи,
а вон у этих и вон тех
на даже глянуть нету мочи.

* * *

К Богу я не лезу с панибратством,

а играть с Ним – дело не простое:
чтобы заниматься святотатством,
надо тонко чувствовать святое.

* * *

Если вдруг пошла потеха,

плавя лёд и ржавя сталь,
возраст людям – не помеха,
а досадная деталь.

* * *

Гибкость, лёгкость и живучесть

лжи, растёкшейся в повсюдную,
обещает миру участь
огорчительно паскудную.

* * *

Зная дело вдумчиво и туго,

правку исповедуя дальнейшую,
я совсем не чувствую испуга,
если написал херню полнейшую.

* * *

Учти, Господь: я не оратор

и ни к чему не призывал,
я лишь убогий литератор
и стих мой личный завывал.

* * *

Нет, я не о Толстом сейчас толкую,

со многими случалось это так:
великие несли хуйню такую,
которой постеснялся бы мудак.

* * *

В истории ничто уже не внове,

а было столько лжи и столько фальши,
что слышится в любом высоком слове
звучание запачкавшихся раньше.

* * *

Российские евреи жили сочно,

как будто долго спали и проснулись,
копалась ими умственная почва,
а к пахотной – они не прикоснулись.

* * *

Исконным занимаясь женским делом

и полные законной женской гордости,
девицы всех мастей торгуют телом,
жалея, что товар – со сроком годности.

* * *

Моё живое существо

уйдёт из жизни утолённой
и обратится в вещество
породы неодушевлённой.

* * *

Забавно остывает голова,

когда она работала весь день:
кипят ещё какие-то слова,
но смыслы заволакивает тень.

* * *

История животна и растительна,

копируя бездушную природу,
однако же злопамятна и мстительна —
в подобие двуногому уроду.

* * *

Мне если кто и ненавистен,

то проповедник заводной:
мне прописных высоких истин
уже не надо ни одной.

* * *

Что-то я из рюмочного текста

вышел в непонятное теперь:
то ли среди мудрых жажду места,
то ли мне в склероз открылась дверь.

* * *

Нам ещё охота свиристеть,

бравыми прикинувшись парнями:
крона продолжает шелестеть
над уже усохшими корнями.

* * *

Моё глухое беспокойство,

когда на девок я гляжу, —
весьма сомнительного свойства,
и я в руках себя держу.

* * *

Обидно, что с огранкой мастерства,

когда уже всё выделкой покрылось,
уходит легковейность естества,
которое шампанским пузырилось.

* * *

Легко реальность подменив,

тактично, гибко и сердечно
в картину мира входит миф
и поселяется навечно.

* * *

Мне многое сегодня очевидно,

целебный опыт жизни мной добыт:
ведь нас лягают больно и обидно —
всего лишь обладатели копыт.

* * *

Забавно, что былое нам открыто

не настежь и отнюдь не поминутно:
всё то, что совершалось шито-крыто,
и помнится сегодня крайне смутно.

* * *

Ещё о преимуществах лежания:

покой теперь надёжен и упрочен,
а в мысли стало больше содержания,
поскольку лёжа взгляд сосредоточен.

* * *

Я не умею обижаться,

но все попытки усмиряю:
своей судьбой распоряжаться
я и судьбе не доверяю.

* * *

Когда бежишь – горят подмётки,

и плещет алчности волна,
то бедной совести ошмётки
болят, как целая она.

* * *

Когда всё хрупко, слякотно и зыбко

и ждать чего угодно можно вдруг,
случайного попутчика улыбка —
отменно упрочняет мир вокруг.

* * *

Всюду мудрецов сейчас – несметно,

я хоть не завистник, но обидно:
лично я умнею незаметно,
и пока что этого не видно.

* * *

К любой судьбе готовы смолоду,

в совсем негожую погоду
мы с решетом ходили по воду —
и приносили эту воду.

* * *

Слиянья полного не ищет

моё с евреями единство,
и я в духовной даже пище
люблю умеренное свинство.

* * *

Я давно простился с лицемерием

и печалюсь, глядя в небосклон:
к Богу мы относимся с доверием,
бо2льшим, чем заслуживает Он.

* * *

Куда-нибудь въехать на белом коне —

вот радость и сердцу, и глазу,
и жалко, что эта мечта не по мне,
поскольку не ездил ни разу.

* * *

Создатель, дух даря творению

и научая глину жить,
способность нашу к озверению
навряд ли мог предположить.

* * *

Одну мыслишку изреку,

мне поделиться больше нечем:
не ставьте рюмку дураку,
он вам испортит целый вечер.

* * *

Науку вольно жить в неволе

мы самодельно проходили,
довольно часто ветра в поле
искали мы – и находили.

* * *

Я не питаю подозрения

насчёт размеров дарования,
мои пустые умозрения —
души угрюмой пирования.

* * *

Меня постигло озарение,

зачем лежу я так помногу:
лень – это чистое смирение,
и этим я любезен Богу.

* * *

Был озарён я где-то в тридцать

высоким чувством непорочным,
что нежелание трудиться
бывает пламенным и прочным.

* * *

За то ещё ценю свою свободу,

что вижу без полемики и прений
желудочно-кишечную природу
у множества духовных воспарений.

* * *

Однажды гуси Рим спасли

от чужеземного коварства,
за что их жарить отнесли
на пир во славу государства.

* * *

Полон я глубокого почтения

к автору, навязанному мне:
книга изумительна для чтения,
третий день я плаваю в гавне.

* * *

Еврейской мысли ход текучий

ввиду высокой вероятности
всегда учитывает случай
большой внезапной неприятности.

* * *

Ничтожный островок в сухой пустыне

евреи превратить сумели в сад,
и чудо это всажено отныне
в арабский гордый ум, как шило – в зад.

* * *

Едва лишь я умру – с кем не бывало? —

душа метнётся в небо прямиком,
а сброшенное ею покрывало
окажется дурацким колпаком.

* * *

И я, слабея в час дурной,

писал серьёзнейшую скуку,
но чувство жанра, правя мной,
немедля сковывало руку.

* * *

Я чувствую ко всем благоволение,

и умного хвалю, и дурака,
и только вызывает изумление,
что крылышки не чешутся пока.

* * *

Обязан если прихоти Творца

распущенностью духа моего,
не должен я до смертного конца
обуздывать и сдерживать его.

* * *

Догадка иногда во мне сквозит,

что жизненный азарт – весьма игральный,
и весь вокруг житейский реквизит —
не наш совсем, а вовсе театральный.

* * *

Хотя мой ум весьма ничтожен,

но в нём шумит разноголосица:
туда словарь какой-то вложен,
и много слов на волю просится.

* * *

Всегда в конце удавшейся пирушки

мы чувствуем, рассудку вопреки,
что мы – не у судьбы в руках игрушки,
а сами – удалые игроки.

* * *

Вот мистики простейшие уроки:

душа зовёт в минутную отлучку,
и полностью законченные строки
текут через меня под авторучку.

* * *

Уже мы как бы чуть издалека

следим, как вырастают наши внуки,
а если посмотреть на облака,
то думаешь о странности разлуки.

* * *

Мне жалко всех, кто ближе к ночи

и за ночным уже пределом
себя тоской угрюмо точит,
что в жизни что-то недоделал.

* * *

Не стану глупо отпираться я —

да, страх ползёт, как нервный зуд,
меня страшит не операция,
а то, что там они найдут.

* * *

За то, что плохо всё предвидим,

такие бедственные мы:
кого сегодня мы обидим,
тот завтра всем даёт взаймы.

* * *

Я счастлив тем, чем я богат,

моё богатство – пантомима,
и вздев улыбку напрокат,
хожу скотов различных мимо.

* * *

Приятно думать про возможность,

что к Богу явится простак,
осмелясь на неосторожность
Его спросить: за что нас так?

* * *

Всего скорей, что по наитию —

мой ум не ладит с вычислением —
готов я вечером к распитию
с любым народонаселением.

* * *

Я так самим собой напичкан

и чушь такую горожу,
что разве что к небесным птичкам
по чик-чирику подхожу.

* * *

Мы прочные пустили корешки

повсюду в почву, начисто не нашу, —
не Бог ли обжигал нам те горшки,
в которых мы свою варили кашу?

* * *

Шестым каким-то тёмным чувством

я к мысли вдруг ловлю толчок,
что станет сукой и Прокрустом
вот этот милый мужичок.

* * *

У жизни всюду есть звучание —

при свете, ночью и во мгле,
наступит если вдруг молчание,
нас дикий страх пригнёт к земле.

* * *

Ход жизни рвёт порой плотина,

прервав течение и бег,
и тут беснуется скотина,
и каменеет человек.

* * *

В печальных признаках мельчания

и мысли свежеоскоплённой
видны приметы одичания
души, желудком усыплённой.

* * *

Мучительное творческое свойство

(у всех оно мучительностью разно) —
самим собой святое недовольство
Сальери утолил своеобразно.

* * *

Достойных духом в райских кущах —

согласны все, кого ни спрашивал —
из поколений предыдущих
гораздо больше, чем из нашего.

* * *

Он даже в юные года

настолько малый был не промах,
что успевал туда-сюда
резвее многих насекомых.

* * *

Мне думать о былом сегодня нравится,

пускай былое в памяти продлится,
мы были все красавцы и красавицы —
наивность озаряла наши лица.

* * *

А пока пасёмся мы на воле,

Бог нас видит овцами типичными,
ибо зеленеющее поле —
минами усеяно различными.

* * *

Я помню ясно и вполне,

как выживал, давимый прессом,
и что тюрьма теперь во мне,
я наблюдаю с интересом.

* * *

Заметил я, что даже хвори

присущи слабости мучительства:
так у неё весьма в фаворе
часы пустого сочинительства.

* * *

В моём любом воспоминании —

к чему в былом ни прикоснусь —
я вечно жил в непонимании,
что есть повсюду мразь и гнусь.

* * *

Клянусь, пишу не ради рифмы,

а наблюдая каждый случай:
у разных дней различны ритмы —
бегущий, скачущий, текучий.

* * *

Есть мысли – только что набухли,

уже распустятся вот-вот,
но вдруг увяли и пожухли,
как будто порча в них живёт.

* * *

И разве что не в мелкий микроскоп

исследован я был, каков я есть,
и дьявольский прибор – колоноскоп —
совали мне, куда зазорно лезть.

* * *

Со мной у докторов пошла игра,

и каждый изгалялся по способности,
что тема для высокого пера,
поскольку очень низменны подробности.

* * *

С ума сошли бы наши предки

и закричали: «Боже, Боже!» —
пересчитав мои таблетки,
которым я не верю тоже.

* * *

Творить посильную гулянку

нам по любому надо случаю,
покуда каждому – подлянку
судьба готовит неминучую.

* * *

Лишь ненадолго стоит лечь —

и стих журчит, уже кристален, —
должно быть, есть какая течь
во мне, когда горизонтален.

* * *

Время не течёт, а испаряется,

и, возможно, где-то вдалеке
есть оно сгущённое, как яйца,
сваренные круто в кипятке.

* * *

Мне скорее страшно, чем забавно,

как растёт в порыве чрезвычайном
то, что нам казалось лишь недавно
мелким и едва ли не случайным.

* * *

Природы я давно боюсь:

когда б я ни был на природе,
я чистой свежестью травлюсь
и задыхаюсь в кислороде.

* * *

Чтоб выдать замуж дочерей

и чтобы внуки голосили,
готов зятьёв кормить еврей
вплоть до пришествия Мессии.

* * *

Когда бы нас оповещали

про жизни скорое лишение,
то мы бы только учащали
своё пустое мельтешение.

* * *

Смотря в былое взором мысленным,

я часто радуюсь тайком,
каким я был широколиственным
и полным соков мудаком.

* * *

Сейчас борьба добра со злом

идёт во мне, но я не вхож,
и в этой битве перелом
содеет нож.

* * *

Я не мог получиться священником

и врачом бы, наверно, не мог,
а случиться отпетым мошенником —
очень мог бы, но миловал Бог.

* * *

В себе копаясь как-то на досуге,

подумал я про тягостный хомут —
о глупостях, содеянных в испуге,
что иначе неправильно поймут.

* * *

Сперва уколов тонкие укусы,

а далее – в сознании провал…
Я знал давно, что все мужчины – трусы,
но что настолько – не подозревал.

* * *

Ночью мне приснилось очень ясно —

дёрнулись от ужаса зрачки —
что хирург зашил меня напрасно,
что внутри меня забыл очки.

* * *

У смерти очень длинная рука,

и часто нас костлявая паскуда
свободно достаёт издалека,
внезапно и как будто ниоткуда.

* * *

Хотя врачи метут пургу

и врут о зле спиртном,
я столько пользы не могу
найти ни в чём ином.

* * *

Туда летит моё волнение,

где без огреха и греха
верша умелое глумление,
мне ловко вскроют потроха.

* * *

Я выдаю для отсечения

хотя и малый, но вершок —
поскольку жажду излечения
своих единственных кишок.

* * *

Лишь ради текста гну я спину,

мила неволя мне моя,
и если я перо откину,
то и коньки откину я.

* * *

На выпивке в недавнишние дни

я верные слова друзьям нашёл:
чтоб жили так же счастливо они,
как нам бывало вместе хорошо.

* * *

В душе мы очень сиротливы,

темны по мироощущению,
а то, что дико похотливы, —
мы просто тянемся к общению.

* * *

Пришла мне в голову вчера

мыслишка дьявольски простая:
от воцарения добра
пошла бы жизнь совсем пустая.

* * *

О многом бы ещё подумать надо,

готовясь к долгой встрече с тишиной,
поскольку одряхления прохлада
изрядно уже чувствуется мной.

* * *

Есть идея – в ней отравно обаяние,

а звучит она – донельзя обаятельно:
если ждёт нас после смерти воздаяние,
то живым его творить не обязательно.

* * *

Мышление моё и примитивно,

и нежно, как овечка на лугу,
и если что-то сильно мне противно,
то я об этом думать не могу.

* * *

Вмиг с исчезновением опаски

завязи плода в игре интимной
ебля стала просто формой ласки,
признаком симпатии взаимной.

* * *

Я буду и внутри, и духом чист,

укроет боль и страх наркоза плёнка,
и тут, суров очами и плечист,
хирург меня разрежет, как цыплёнка.

* * *

Навряд ли, что отделаюсь я дёшево;

не веря утешительному блуду,
ничуть и ничего не жду хорошего,
зато разочарован я не буду.

* * *

Чего грустить, пока дышу

и кровь податлива бурлению?
А дрянь, которую ношу, —
полезна позднему взрослению.

* * *

Важно для науки лишь начать, и —

всё пойдёт с надёжностью будильника:
нынче даже семя для зачатия
попросту берут из холодильника.

* * *

Отрадны мне покой и одинокость,

больничный не томит меня уют,
печальна только грубая жестокость
пословицы – «лежачие не пьют».

* * *

Капли у меня сомнений нет,

этого и жду я суеверно:
сызнова увидя белый свет,
я ему обрадуюсь безмерно.

* * *

В больничной сумрачной палате

решил я так: мой дух ничтожен,
и к райской Божьей благодати
ещё никак не расположен.

* * *

Перспективы душу нежат,

ем лекарства, как халву,
если завтра не зарежут —
послезавтра оживу.

* * *

Мне предстоит на склоне лет

с ножом интимное свидание,
забавно мне, что страха нет,
хоть очень давит ожидание.

* * *

В еде – кромешный перерыв,

я пью слабительную гадость,
чтобы хирург, меня раскрыв,
мог испытать живую радость.

* * *

Не видел я – экая жалость,

лежал на спектакле чужом:
впервые в меня погружалась
рука человека с ножом.

* * *

Слегка дышу, глаза смежив,

тяну цепочку первых фраз:
на этот раз остался жив,
посмотрим следующий раз.

* * *

Придя в себя после наркоза,

я тихо теплил чувство честное,
что мне милее жизни проза,
чем песнопение небесное.

* * *

Тюрьмы, где провёл я много дней,

помнятся мне ярко и пронзительно —
светлые места судьбы моей
выглядели крайне омерзительно.

* * *

Я мыт, постригся, гладко выбрит —

готов, как юный пионер;
из жизни я на время выбит,
но я и так пенсионер.

* * *

Уже в петле зловещего витка,

навязанного мне фортуной хваткой, —
о чём томлюсь? О прелести глотка
спиртного, раздобытого украдкой.

* * *

Судьба права, но не вполне:

я тих от завтрака до ужина,
перчатка, брошенная мне,
была не шибко мной заслужена.

* * *

Течёт неспешная беседа

без ни единого секрета —
я разбудил в себе соседа,
горит ночная сигарета.

* * *

В нашей маленькой, но солнечной стране

каждый житель так умён и так толков,
что не может оставаться в стороне
от дискуссий оголтелых мудаков.

* * *

Мы в театре жизни в полном праве

на любой актёрский реквизит,
но к чужой приклеиваться славе
может лишь заядлый паразит.

* * *

Ночные всюдные огни

творят нам ночь такой воскресной,
что освещают даже дни
с их безнадёжной мглой окрестной.

* * *

Тиха вечерняя больница,

я завтра буду глух и нем,
а нынче ночью мне приснится,
что я под пиво раков ем.

* * *

Сейчас бы капельку хлебнуть —

и стихнет мелкий бес,
налил бы рюмку кто-нибудь,
но в мире нет чудес.

* * *

В немом покорстве жду рассвета,

по жизни мыслями мечусь,
в пространстве крутится планета,
а на кровати – я верчусь.

* * *

Целительна больничная кровать,

и в тянущейся смутности ночей
на ней заметно легче уповать
на опыт и умение врачей.

* * *

Я очень рад вести дневник,

внося любой пустяк невзрачный,
а рядом бедный мой двойник
лежит – разрезанный и мрачный.

* * *

Портновской блажью все грешили,

кто рядом жил и кто живёт:
в России дело мне пришили,
тут – перешили весь живот.

* * *

Теперь к удачам ветер дует,

уже пора вести им счёт:
и рак во мне не зазимует,
и виски снова потечёт.

* * *

Довольно издевательски судьбой

на время я премирован отныне:
я всюду свой сортир ношу с собой,
красиво это только на латыни.

* * *

Кончается последняя страница,

пора идти за лаврами и нам,
так курица, снеся яйцо, гордится
и смотрит свысока по сторонам.

* * *

Всё стало проще и скудней:

ничком валяюсь на тахте,
царит покой в душе моей,
пока нет болей в животе.

* * *

Пусты фантомы ожиданий,

они безжалостно подводят,
а я мечтал: следы страданий
моё лицо облагородят.

* * *

Прогнозы мрачны и зловещи,

а страх – у всех из-за всего;
безумный мир бессильно плещет
о стены дома моего.

* * *

Наш дух – погрешность достоверности,

ибо лишён материальности
гибрид летучей эфемерности
и ощутительной реальности.

* * *

Судьба являет мудрую сноровку,

с годами украшая голый срам:
в тюрьме я наколол татуировку,
теперь имею мужественный шрам.

* * *

Туники, тоги, кимоно —

футляром выглядят наряды,
в которых всё своё кино
таскают юные наяды.

* * *

Годы утекли, как облака,

возраст мой угрюм и осторожен,
старость – вроде знамени полка:
тяжко воздымать, но честь дороже.

* * *

Хожу я плохо: ноги ватные,

и нет упругости у чресел,
и ощущенья неприятные
где врач кишки мои подвесил.

* * *

Все мышечные силы будто скисли,

диван меня зовёт, как дом – солдата,
и хочется прилечь уже от мысли,
что надо на минуту встать куда-то.

* * *

Ручки-ножки похудели,

всё обвисло в талии,
и болтаются на теле
микрогениталии.

* * *

Хотя ещё не стал я пнём застылым,

но силами – уже из неимущих:
на лестнице немедля жмусь к перилам
и нервничаю, глядя на бегущих.

* * *

Ужасно это жалко и обидно,

что разум, интеллект и юмор мой —
гнездились, как отныне очевидно,
в отрезанной кишке моей прямой.

* * *

С утра сегодня думал целый день

о пагубе иных земных растений:
живя, еврей отбрасывает тень,
а людям мало солнца из-за тени.

* * *

Ещё я доживу до лучшей доли,

откину медицинскую клюку,
пока же я из этой подлой боли
печалистую рифму извлеку.

* * *

Ходил и свежим воздухом дышал,

и радовался листьев колыханию,
и дым от сигареты не мешал,
а всячески способствовал дыханию.

* * *

Пора поставить Богу три свечи:

я крепкий новый сборник залудил,
болезнь мою затрахали врачи,
а я себя немного победил.

* * *

В итоге уцелеет белый свет,

хотя случится бойня миллионная;
забавно, как чума меняет цвет:
коричневая, красная, зелёная.

* * *

Мой разум полон боли и печали:

не мысли в нём, а клочья их и пена,
его врачи надолго выключали,
бедняга оживёт лишь постепенно.

* * *

Понурый и морщинистый,

и глазик лопоушистый,
я раньше был мущинистый,
а сделался – старушистый.

* * *

Грустно думать под вечер мужчине

о своей догоревшей лучине.

* * *

Дедушка всем добродушно поддакивал,

всяко слыхав на веку,
тихо и тайно дедуля покакивал
дырочкой в правом боку.

* * *

В том Божья прихоть виновата,

хотя заслуга есть и личная,
что если в ком ума палата,
она всегда слегка больничная.

* * *

Я гуляю, сплю и ем,

ни про что не думаю,
кем я был и стал я кем,
прячу боль угрюмую.

* * *

Ушли стремления, желания,

в душе затихло всё, что пело,
поплыло время доживания,
но жить – ничуть не надоело.

* * *

Я вчера про скудость интересов

думал опечаленно и праздно:
веря в эльфов, ангелов и бесов,
жил бы я насыщенней гораздо.

* * *

От рыхлости в период увядания

из разума сочатся назидания.

* * *

На пире жизни гость давнишний,

без куража на нём гуляю,
и не скажу, что я здесь лишний,
но пир уже не оживляю.

* * *

В окно уставя взгляд незрячий

и сигарету отложив,
я думал: жизненной удачей —
кому обязан я, что жив?

* * *

Хотя года наш разум сузили,

сохранна часть клавиатуры,
а также целы все иллюзии,
и слёзы льют, седые дуры.

* * *

Сегодня всё расплывчато и мутно,

чужой и неприглядный вид в окне,
и мерзко от того, как неуютно
фарфоровым зубам торчать во мне.

* * *

Блажен, кто может с полдороги,

по делу хлебному спеша,
оборотить, присвистнув, ноги
и закурить, помедлив шаг.

* * *

Я довольно замкнутый мужчина,

мысли не дарю я никому,
есть на то печальная причина:
мне их не хватает самому.

* * *

Свобода – тягостное бремя,

туманит ум её игра,
и долго-долго длится время
тоски по ясному вчера.

* * *

Кого ни спроси – никогда и нигде,

и книги порукой тому —
помочь в настоящей душевной беде
не может никто никому.

* * *

Мной пренебрёг отменный ген,

живу я к музыке спиной,
а Шуман, Шуберт и Шопен
меня обходят стороной.

* * *

Разумному рассудку невдомёк,

зачем такое тёмное упорство,
с которым я лелею стихотворство
и теплю этот хилый огонёк.

* * *

Не то что жду я неприятностей,

но больно много – жди не жди —
непредсказуемых превратностей
уже зарыто впереди.

* * *

Я бываю счастлив, когда сплю,

мне целебно сонное отсутствие,
а из ощущений я люблю
радости нечаянной предчувствие.

* * *

Похоже, Божьему суду

мне близко время отчитаться,
ещё плетусь я и бреду,
а скоро буду телепаться.

* * *

Благодаря пудам питания

и бурным генам нашей нации
ко мне вернулись очертания
моей былой конфигурации.

* * *

И муза, дыша чем-то кислым,

вернулась, шалава гулящая,
слова зацепляются смыслом,
и строчка ползёт настоящая.

* * *

Мысли вьются серой тучей —

мухи настроения,
но сквозит и в них летучий
дух благодарения.

* * *

Услыша всхлипы и стенания,

я часто думаю сурово,
что стоны эти – от незнания
того, как может быть херово.

* * *

Хоть и есть над каждым крыша,

все они весьма непрочные,
и Творец смеётся, слыша
наши планы долгосрочные.

* * *

А кто угрюмый и печальный,

ходячей выглядит могилой —
он жизни смысл изначальный
не уловил душой унылой.

* * *

Нет ни единой нынче мысли,

поем – и вновь на боковую,
и потому в каком-то смысле
сегодня я не существую.

* * *

И что бы с нами дальше ни стряслось,

и как бы ни сгущались облака,
уверен я, что русское «авось»
поможет нам и впредь наверняка.

* * *

Такое выпадает наслаждение,

когда приснится светлая весна,
что злишься на тупое пробуждение,
лишающее сладостного сна.

* * *

Каждый выбирает сам себе

светлые житейские иллюзии,
а от них пунктиром по судьбе
тянутся душевные контузии.

* * *

Я струюсь по жизни еле-еле —

как дыханье зайца по траве, —
нету совершенно силы в теле
и блаженно пусто в голове.

* * *

Ко всем я проявляю уважение,

но я не безразличный старикан,
и теплится во мне расположение
к умеющим держать в руке стакан.

* * *

Мне к лицу благополучие

и покоя покрывало,
раньше мысли часто мучили,
но прошло, как не бывало.

* * *

Я стакан тащу к устам

по причинам очень веским:
я ведь буду скоро там,
где и нечего, и не с кем.

* * *

Заметил я очень давно,

качаясь по жизненным волнам:
жена – это счастье, оно
с годами становится полным.

* * *

Резался я в карты до утра,

в шахматы играл с отвагой русской,
лучшая настольная игра —
это всё же выпивка с закуской.

* * *

Всюду афоризмы в толстой книжке,

разума печальное кипение,
мудрости такие там излишки,
что немедля впал я в отупение.

* * *

В восьмой десяток погружаюсь

и видно делается мне,
что мой мирок, весьма сужаясь,
душе достаточен вполне.

* * *

Думать и метаться неохота,

и не будет пользы всё равно;
мы ещё надеемся на что-то,
а Творец отчаялся давно.

* * *

Подделки, суррогаты и эрзацы —

отменным стали рыночным товаром,
остались одиночные мерзавцы —
шедевры создают они задаром.

* * *

Мне с девками уже не интересно,

от секса плоть моя освободилась;
ища себе незанятое место,
в паху теперь духовность угнездилась.

* * *

Зло запредельное – оставим

на Божий суд, а нам оно —
не по уму, и плотный ставень
захлопнул узкое окно.

* * *

Когда я с толку сбит, растерян,

мечусь, томясь и изнывая,
я всё равно всегда уверен,
что снова вывезет кривая.

* * *

Пакостна житейская клоака —

беды, унижения, лишения,
но она же дарит нам, однако,
всяческого рода утешения.

* * *

Я хоть и знаю вкус удачи,

однако всё же неспроста
ни разу не был на раздаче
венков лаврового листа.

* * *

Когда обжигается ветром лицо,

и хрусток от холода снег,
и хочется птице обратно в яйцо —
не может не пить человек.

* * *

Не зря судьба меня вертела,

и так и сяк играя мной:
гораздо крепче стало тело,
и нелюдь чувствую спиной.

* * *

Всё в конце концов пошло отлично,

слой печали – тоньше волоска,
жизнь моя светла и гармонична;
только утром – лютая тоска.

* * *

Старуха, если миф не врёт,

подняв незримую косу,
на полуслове оборвёт
ту чушь, которую несу.

* * *

Когда был молод я и весел,

гулял распутно в райских кущах,
я сам с беспечностью развесил
все вехи лет моих грядущих.

* * *

Я учинял не раз попытки

исправить дурости дефект,
и было умных книг в избытке,
но нулевой от них эффект.

* * *

Я сделал так: расправил кудри,

побрызгал капли восхищения,
рубцы и шрамы чуть запудрил —
душа готова для общения.

* * *

Я подумал сегодня средь полночи,

что тревожимся попусту мы,
и не стоит обилие сволочи
принимать за нашествие тьмы.

* * *

А я давно уже заметил,

что мысли медленны мои,
куда-откуда дует ветер,
быстрее знают холуи.

* * *

Увы, но очень, очень многие —

вполне скоты, хотя двуногие.

* * *

Прав разум, когда ищет и стремится,

и праведна душа, когда томится;
поскольку у души предназначение —
томление, предчувствие, свечение.

* * *

Мне сладко жить в самообмане,

в надежде света и добра,
но в историческом тумане
пока не видно ни хера.

* * *

Живут и дружат через пропасть

(наружно – трещина неровная)
моя убогая европость
и местечковость полнокровная.

* * *

Когда беда рекой течёт,

когда мы двух несчастий между,
то разум, логика, расчёт
себе взамен зовут надежду.

* * *

Всё утрясётся худо-бедно,

и глупо – плакать предварительно,
хотя слезу пускать не вредно,
а для души – весьма целительно.

* * *

Победа неожиданно видна,

отсюда у неждавших – нервный тик,
победа начинается со дна,
которого поверженный достиг.

* * *

Живу – как на отменном карнавале,

меж тем как на планете, где так дивно,
нет места, где бы нас не убивали —
семейно, в одиночку, коллективно.

* * *

Ничуть не осуждаю мельтешение,

оно и не смешно, и не плачевно,
кишение приносит утешение
тоски, что бытиё твое никчемно.

* * *

Судьба течёт моя, а не чужая,

Творцу навряд ли стыдно за творение,
и счастлив я, легко перемежая
писание херни и говорение.

* * *

И мудро – учинять посильный пир,

хотя не время, ветрено и шумно,
а глупо – полагать, что Божий мир
задуман был гуманно и разумно.

* * *

Теперь пускай уже другие

трудом живут богоугодным,
и пусть их мускулы тугие
лоснятся потом благородньм.

* * *

Я часто вспоминаю про тюрьму —

про мерзости, про страхи, унижения,
я очень ей обязан потому,
что понял цену самоуважения.

* * *

Каждый день мою жизнь урезает,

водку новые пьют поколения,
но строка на строку наползает,
и слабеют печали дряхления.

* * *

Пылая истово и страстно

(всё изнутри то жжёт, то душит),
не беспокой Творца напрасно —
пожаров личных Он не тушит.

* * *

Пошли теперь совсем иные песни,

и устный трёп мой дух не бередит,
а книга мне гораздо интересней,
чем самый просвещённый эрудит.

* * *

Когда я в мышцах был неслаб

и наслаждался бездуховностью,
мы приамуривали баб
своей немедленной готовностью.

* * *

То, что мы теряем без возврата, —

всё пустяк и мелочь, милый друг,
подлинная личная утрата —
это помираешь если вдруг.

* * *

Я водку пью, и виски, и вино —

в количествах, каких душа запросит;
мне выздороветь если суждено,
то выпивка судьбу не перекосит.

* * *

На улице встретил рекламу свою;

забыв поручения спешность,
застыл, как безумный, и молча стою:
какая достойная внешность!

* * *

Не знаешь назначения, названия

какой-то вещи, утвари, предмета,
но есть, однако, чувство узнавания,
как будто в прошлой жизни видел это.

* * *

Целители, гадальщицы и знахари,

которые с невидимым на «ты», —
отменные, признаться надо, пахари
на ниве нашей дикой темноты.

* * *

Живу, как выжатый лимон,

в отдохновении глубоком;
отбыв лечебный угомон,
опять нальюсь горячим соком.

* * *

Усердно ища соответствия,

не видит мыслителей каста,
как ловко причины и следствия
местами меняются часто.

* * *

С тех пор, как этот мир содеян,

мы ищем путь по бездорожьям,
но верим дьявольским идеям
гораздо более, чем Божьим.

* * *

Болезней нынче выдумано столько —

и каждой срок сокрытости дарован, —
что век живёшь, не ведая, насколько
ты дремлющей взрывчаткой фарширован.

* * *

Пишу я то стихи, то мемуары,

и с ними же – со сцены выступатель,
а к вывеске «Культурные товары»
охотно притекает покупатель.

* * *

Впитывая жадно, словно губка,

всё на свете – что, когда и как,
я потом пыхчу, как мясорубка,
делая из этого форшмак.

* * *

Прохвосты, прохиндеи, проходимцы,

заметные по хватке и масштабам, —
фортуны вековечные любимцы
(нескучность мужиков любезна бабам).

* * *

Бывало время взлёта и упадка,

бывал еврей иллюзий диких пленником,
однако наша главная загадка —
в ползучей неприязни к соплеменникам.

* * *

Старость – это трудная стезя,

много в ней невидимых заборов,
и на всё покласть уже нельзя
из-за частых старческих запоров.

* * *

Таю немногое, а в частности —

один существенный момент:
в моей публичной безучастности
брезгливость – главный компонент.

* * *

Люблю полемику по-русски:

вразнос, без жалости, крушительно;
при должном качестве закуски
она влияет освежительно.

* * *

В ту полночь рак почуял тоже,

что выжить он во мне не сможет;
и мне приснились безобразные
чудовища ракообразные.

* * *

Смотрю на жизнь оптимистически —

пусть обвиняют в верхоглядстве,
а если глянешь чуть мистически —
сакральный свет лежит на блядстве.

* * *

Когда б я жил на свете дольше,

то и херни наплёл бы больше.

* * *

Писать мудрёно – просто неприлично,

душе нужна при чтении приятность,
мудрёное всегда косноязычно,
а мне мила прозрачная понятность.

* * *

Радуюсь я, видя жизни буйство,

где огонь поганства подзатух,
но в чаду холопства и холуйства
слабо вызревает вольный дух.

* * *

Я получшал в пути тернистом,

весь эгоизм во мне примолк,
я стал настолько альтруистом,
что возвращаю взятый долг.

* * *

В культуре всё запутано и сложно:

что рушили, чуть позже – невредимо,
а многие «нельзя» звучат как «можно»
и даже иногда «необходимо».

* * *

Моё по долгой жизни обретение —

встречал его у старых заключённых, —
что выучился жить я, как растение:
рад солнышку и мыслей нету чёрных.

* * *

Близка вторая операция,

и это, в общем, замечательно:
в моём устройстве разобраться
врачи решили окончательно.

* * *

Пишу я не ахти, не чересчур,

но так как я от этого торчу,
меня прихватит подлый окочур
не ранее, чем сам я захочу.

* * *

Уже года и не осенние,

настала зимняя пора,
зато мне снятся сны весенние —
в них я гуляю до утра.

* * *

Из моих блокнотов и тетрадок —

всюду невзначай и между прочим —
светится иной миропорядок,
нежели Творец накособочил.

* * *

Давно на этом свете предпочтение

я книгам, не колеблясь, отдаю,
поскольку только выпивка и чтение
опрыскивают светом жизнь мою.

* * *

Были мной не раз уже замечены

в наших ощущениях секреты:
утром сигарета или вечером —
разные по вкусу сигареты.

* * *

Только от людей и ждёшь беды,

мне страшней торнадо и обвала
те из нас, чьи принципы тверды,
их вокруг меня, по счастью, мало.

* * *

Многие дела теперь подсудны;

числя их в разряде пустяков,
умные бывают безрассудны
чаще осторожных дураков.

* * *

Врачи меня подвигнуть норовят,

чтоб это я не ел, и это не…
Кормясь весьма охотно всем подряд,
особенно люблю что вредно мне.

* * *

Пение – не голос и не слух

(лично я лишён того и этого),
пение – волнующийся дух
тела, возлиянием согретого.

* * *

Склероз, недавний друг мой близкий,

велик и грозен, как Аллах,
я сам себе пишу записки,
напоминая о делах.

* * *

Ещё мы не в полной отключке,

и нам опасения лестны,
чтоб как бы на свадьбе у внучки
не трахнуть подругу невесты.

* * *

Река и море, лес и горы,

и всюду воздух льётся сочно…
Люблю природные просторы,
но по возможности – заочно.

* * *

Пишу я в никуда, ни для чего,

что выйдет – я не ведаю заранее,
но нечто сотворить из ничего —
божественное, в сущности, играние.

* * *

Теперь уже где я ни буду,

сюда захочу я вернуться,
чтоб чувством причастности к чуду
опять и опять захлебнуться.

* * *

Напрасно – изучать меня извне,

хотя копаться попусту приятно,
а то, что совершается во мне,
и мне по большей части непонятно.

* * *

Нет, мы на одиночество не ропщем,

уже благополучие важней,
но больно колет память:
в рабстве общем
гораздо жили ярче и дружней.

* * *

Мы не склонны сегодня к утопиям,

и иллюзии нам ни к чему,
но прекрасен и сладостен опиум,
и ещё мы вернёмся к нему.

* * *

С любой разумной точки зрения,

явив сухую рассудительность, —
не человек венец творения,
а беспощадная растительность.

* * *

Увы, но мы стареем, не мудрея,

и разве что опасливость глухая,
наследственное качество еврея, —
растёт, неторопливо разбухая.

* * *

Куражимся, бодрясь и не скисая,

обильно пузыримся всяким понтом,
и тихо приближается косая,
умело притворяясь горизонтом.

* * *

Чтоб не смущалось разумение

патриотическое местное,
своё об этом месте мнение
я выражаю только лестное.

* * *

Много фактов, из коих история

лучше знала бы технику зла,
поглощает огонь крематория
и хоронит архивов зола.

* * *

Скисает моё поколение,

на домыслы падко дремучие;
огонь, обратившийся в тление,
мечтает, что вспыхнет при случае.

* * *

Пришла весна, тоску снимая,

и я воскликнул, жизнь любя:
прощай, кишка моя прямая,
мне будет грустно без тебя.

* * *

Держи, дружок, покрепче кружку

вблизи невидимой калитки:
ты долго жил на всю катушку,
теперь висишь на тонкой нитке.

* * *

Как соблазнять, он рано понял,

он восхищал и слух, и глаз,
и стольких дам окупидонил,
что надорвался и угас.

* * *

Тут нету рек нектара и елея,

темны за горизонтом облака,
и жить между евреев тяжелее,
чем пылко их любить издалека.

* * *

Внезапно как-то стал я стар,

сижу, как баржа на мели,
а жизни дерзостный нектар
сосут подросшие шмели.

* * *

С историей еврейства наши встречи

в позорное меня повергли бегство:
тугой водоворот противоречий
кошмарно замутил моё наследство.

* * *

Усаживаясь утром за еду,

глазами прохожусь по книжным полкам:
я мысли там успешливо краду,
обычно – из невысказанных толком.

* * *

Когда бы приключился семинар —

откуда в нас рождается философ,
то я, припоминая мерзость нар,
ответил бы на множество вопросов.

* * *

Хочу, чтоб мы слегка спесиво

седой кивали головой:
когда стареют некрасиво,
то стыдно мне за возраст мой.

* * *

Да, я весьма самонадеян

и глух ко мнению публичному,
к любым вещам, к любым идеям
я отношусь по вкусу личному.

* * *

Большое в жизни упущение —

своё весь век любить болото
и не изведать ощущение
паденья в пропасть и полёта.

* * *

А ночью правит миром тишина:

глядит на лица спящих опечаленно,
и бродит, очертаний лишена,
и цыкает, шумнёшь когда нечаянно.

* * *

В этом кратком колыхании

на пути к мирам иным
наша сила – в потакании
нашим слабостям земным.

* * *

Нас очень чудно воспитали —

семья, учёба, участковый —
у нас нервишки твёрже стали
и светлый разум подростковый.

* * *

Все приметы знают суеверы,

вижу в их наиве правоту,
ибо нескончаемы примеры
пользы суеверия в быту.

* * *

С иллюзиями бережен доныне я,

любовно их лелея и храня,
иллюзии целебны от уныния,
а скепсиса боятся как огня.

* * *

Душе, когда с возрастом тело убого,

теплей от забот бытовых,
а мёртвых приятелей больше намного,
чем полу– и четверть живых.

* * *

Поэзии святая простота

способна обнаружить ненароком
глухие сокровенные места
в душевном заповеднике глубоком.

* * *

Гуляют смыслы прихотливо,

легко названия кроя:
всегда был рак наперсник пива,
а нынче это хворь моя.

* * *

Сирые, никчемные, убогие,

с меткой безнадёжности тупой —
самые опасные двуногие,
если собираются толпой.

* * *

Держав армейские учения

должны убойность имитировать,
но приступ умопомрачения —
зачем ещё и репетировать?

* * *

Ещё я мыслю иногда,

ища плоды в заглохшей грядке,
внизу давно у нас беда,
а сверху всё пока в порядке.

* * *

И радостно порою мне

за голос тихий мой,
за клочья пены на волне
упрямости живой.

* * *

Навряд какой-нибудь философ

посмел додумать до конца,
что жизнь земная – просто способ
самопознания Творца.

* * *

Возможно, мой душевный пыл напрасен,

но в собственном подворье сам я барин,
а с теми, кто со мною не согласен,
я тоже безусловно солидарен.

* * *

На склоне лет ужасно тянет

к душеспасительным мыслишкам —
надеюсь я, что Бог не станет
ко мне приёбываться слишком.

* * *

Знания нам жизненно важны,

их растить полезно и беречь,
знания затем ещё нужны,
чтобы ими круто пренебречь.

* * *

Судьба, фортуна, рок и фатум

со мною бережны, как няни,
когда укрывшийся халатом,
я почиваю на диване.

* * *

Много у искусства достижений,

ибо может всякое вместить;
после многих самовыражений
очень воду хочется спустить.

* * *

Чем печень разрушать, кипя и злобствуя

на мерзости вселенских прегрешений,
разумней выпить рюмку, философствуя
о благости житейских искушений.

* * *

Поварясь в человеческой гуще,

я до грустной идеи добрёл:
нынче каждый на свете живущий —
сам себе Прометей и орёл.

* * *

Заспорив, я слегка высокомерен,

себя не успевая остеречь,
поскольку очень часто не уверен,
что ведаю, о чём по сути речь.

* * *

Дух мой часто пьян от ерунды,

можно охмурить меня задёшево,
выкормыш баланды и бурды,
жадно я клюю любое крошево.

* * *

Задворки, тупики и закоулки,

которых трезвый разум сторонится,
хранят порою пыльные шкатулки,
в которых чёрт-те что легко хранится.

* * *

Легко сказать могу теперь,

Мафусаила одногодок,
что чем обильней счёт потерь,
тем выше качество находок.

* * *

Вздор, галиматья, поливы чуши,

брызги непотребной шутки шалой —
глубже освежают наши души,
чем потоки мудрости увялой.

* * *

Проснулся, выпил чаю и прилёг,

мне двигаться и лень, и не с руки,
колышусь я, как тонкий стебелёк,
а в комнате бывают сквозняки.

* * *

Опрос общественного мнения,

весьма стихиям соприродного,
всегда родит во мне сомнения
в достоинствах ума народного.

* * *

Смиряя порывы желания,

хотя и болтливы, как дети,
секрет своего выживания
евреи содержат в секрете.

* * *

Творя житейскую гулянку,

я знаю, как себя вести:
когда фортуна ставит планку,
то лучше прыгать, чем ползти.

* * *

Проснулся в ночь – о страхах старых

был сон – курить хотелось срочно,
и вспомнил: ночь, курю на нарах,
и тьма, и счастлив так же точно.

* * *

Я лист объявлений в газетах люблю

и даже порою читаю:
«Ищу, продаётся, меняю, куплю»,
но нету: «Я жду и мечтаю».

* * *

Свойственна снам-утешителям

польза душе эффективная,
грезится ночью мыслителям
с истиной близость интимная.

* * *

Какие пошли бы феерии

в театре житейском земном,
когда б хоть во что-то мы верили
и в чём-то сходились в одном!

* * *

Когда я принимаюсь, выпив, петь —

в заоблачной парю я атмосфере,
хотя ступил на ухо не медведь,
а мамонт или слон по меньшей мере.

* * *

Не флора снилась и не фауна,

а спора жаркого арена:
дебил, опровергая дауна,
цитировал олигофрена.

* * *

Фортуна гуляла бы голой

и всех возбуждала окрест,
но холод и запах тяжёлый
текут из общественных мест.

* * *

Года сожгли мою свечу,

цветные выдохлись туманы,
теперь я с девками кручу
лишь виртуальные романы.

* * *

Туманит память жизни длинность,

былое скрыв за пеленой…
Когда утратил я невинность?
И это было ли со мной?

* * *

Нет, я насмешлив не был сроду —

унылый нравственный балда,
я смех нашёл, ища свободу,
и я обрёл её тогда.

* * *

Дома, деревья и луна.

Коты помоечной породы.
Пейзаж я вижу из окна,
и мне достаточно природы.

* * *

Уже живу, по сути, в келье,

порой заходят выпить люди,
моё лукавое безделье
спустя полгода книгой будет.

* * *

Пускай старик нескладно врёт,

я не скажу ему ни слова,
уже никто не отберёт
у нас роскошного былого.

* * *

Я запретил себе спешить,

я не бегу трусцой противной,
хочу я медленно прожить
остаток жизни этой дивной.

* * *

Любой из нас настолько падок

до жаром пышущей дискуссии,
что забывает про осадок
в её несвежем послевкусии.

* * *

В одежде женской я профан

и понимать начну едва ли,
а юбка или сарафан —
едино мне, быстрей бы сняли.

* * *

Когда к нам денежки с небес

летят, ложась у изголовья,
то шлёт их нам, конечно, бес —
дай Бог и впредь ему здоровья.

* * *

Я зелен был, как лист капустный,

и весел был, как солнца луч,
потом я стал большой и грустный
и потерял к веселью ключ.

* * *

Висит полуночная тьма.

Чиста моя тетрадь.
Я так люблю игру ума!
Но некому играть.

* * *

Я сам себе колю сейчас уколы

прописанной врачами новой мерзости;
уколов я боюсь ещё со школы
и радуюсь моей отважной дерзости.

* * *

Всё то, что вянет, киснет, чахнет

внутри, где плесень, мох и тина, —
в конце концов неважно пахнет,
и это очень ощутимо.

* * *

На что я жизнь мою истратил?

Уже на тихом берегу,
в пижаме, тапках и халате,
понять я это не могу.

* * *

В любой подкравшейся болезни

есть чувство (словно в день ареста)
прикосновения к той бездне,
которая всегда отверста.

* * *

Большие жизненные льготы

умелой старостью добыты:
мои вчерашние заботы
сегодня мной уже забыты.

* * *

В года, когда вокруг везде ограды,

решётки и колючка на барьере,
серьёзность легкомысленной бравады
охрана только ценит в полной мере.

* * *

Была в моей болезни Божья милость:

мне больше о себе теперь известно,
и многое во мне переменилось,
но к лучшему – навряд ли, если честно.

* * *

Наши сплетни, тары-бары,

болтовни живые соки,
попадая в мемуары,
обретают дух высокий.

* * *

Боюсь я, будет очень тяжко

мне жить в кошмаре предстоящем:
во мне унылый старикашка
свирепо борется с гулящим.

* * *

И тихий опасен был голос

на фоне молчащего хора,
коль чувствовал глиняный колосс,
что где-то ослабла опора.

* * *

Конечно, сокрыта большая кручина

в том факте, что нас ожидает кончина,
однако прекрасно и очень гуманно,
что точное время темно и туманно.

* * *

Забавно мне: распад, разруха,

жестокой мерзости приют —
куда питательней для духа,
чем полный благости уют.

* * *

Никак не овладею я ключом

к науке поступать наверняка:
сполна узнав по жизни что почём,
я запросто клюю на червяка.

* * *

Я не слишком нуждаюсь в ответе,

но не прочь и услышать ответ:
если есть справедливость на свете,
почему же тогда её нет?

* * *

Гуляет по оконному стеклу

весенняя растерянная муха
и тянется к заветному теплу,
как выжившие в нас росточки духа.

* * *

Читатель я усердный и пристрастный,

я чтению отдал немало лет,
поскольку этот дивный труд напрасный —
на вход в чужие души наш билет.

* * *

Течёт житейское кино,

где роли все давно разучены:
кипит и пучится гавно,
а сливки – мыслями замучены.

* * *

Много времени по жизни протекло,

а точнее – улетело, словно птица,
стольким людям за душевное тепло
я обязан, что вовек не расплатиться.

* * *

И столь же мне до лампочки

возможные хулители,
как порванные тапочки
в помоечной обители.

* * *

Всё, что сбылось и состоялось,

а не ушло в песок обманчиво,
совсем иным в мечтах казалось
и было более заманчиво.

* * *

Про то, что нет прямой кишки

у пожилой и грустной личности,
я напишу ещё стишки
весьма высокой элегичности.

* * *

Я сам обманываться рад

по поводу людей
и вижу чистый маскарад
в лихой толпе блядей.

* * *

Этот малый убог, но не просто,

в голове его что-то испорчено,
он какой-то идеи апостол,
но гнусавит о ней неразборчиво.

* * *

Меня уже не бередит

мечтаний пылкая надежда
и грусть, что я не эрудит,
а много знающий невежда.

* * *

Расчислив счёт моих грехопадений,

учтёт пускай Всеведущий Свидетель,
что я в порыве чистых побуждений
порою проявлял и добродетель.

* * *

Курортный кончился сезон,

и дует ветер в очи,
а женских юбочек фасон
теперь ещё короче.

* * *

Живу сегодня крайне дохло:

вчера пил водку на траве,
и всё во рту к утру засохло,
и сумрак в жухлой голове.

* * *

Ещё когда я числился в подростках

и только намечал по жизни путь,
уже я тайно думал о подмостках,
с которых я читаю что-нибудь.

* * *

Причаливая к чуждым берегам,

еврей на них меняется стремительно,
умение молиться всем богам
еврею животворно и губительно.

* * *

Мы сволочи. Зато по воскресеньям —

и ценят это бдительные женщины —
мы время посвящаем нашим семьям,
замазывая будничные трещины.

* * *

Покуда мы по прихотям течения

плывём к далёким пристаням конечным,
меняются и смыслы, и значения
у многого, что выглядело вечным.

* * *

Что столько я грешу – ничуть не жаль,

на днях мне откровение явилось:
я свято соблюдаю ту скрижаль,
которая, как помнится, разбилась.

* * *

Я снова над пустым сижу листом —

никак не сочиню благую весть,
уж лучше спать по пьяни под кустом
или херню какую изобресть.

* * *

Сегодня очевидно и понятно,

что будущее зыбко и во мгле:
некрозом угрожающие пятна
ползут, меняя место, по земле.

* * *

Порой наш ум, с душою ссорясь

(хотя друзья они до гроба),
напоминает ей про совесть —
и горестно смеются оба.

* * *

«Поспал бы ты, – шепнуло мне сознание, —

здоровьем надо очень дорожить», —
и подлое родное мироздание
на время без меня осталось жить.

* * *

Как мало надо человеку

для воздаянья по труду:
лишь куд-кудах и кукареку
в бульон и на сковороду.

* * *

Гомон, дым и чад застолий

я не мог не полюбить,
там я слышал тьму историй
и не все успел забыть.

* * *

Привыкший к мерзости и снегу,

я б так и отбыл срок земной —
благословляю зов к побегу,
который был услышан мной.

* * *

Я думаю: сколько могло бы

зажечься огней в темноте,
когда бы энергия злобы
могла послужить доброте.

* * *

Мне хорошо, что стал я тощий

и спало пухлое брюшко,
теперь и в рай попасть мне проще
через игольное ушко.

* * *

Везде проникнуть дано евреям,

везя двойную свою посуду,
по всей Европе наш прах развеян,
и вновь евреи живут повсюду.

* * *

Уже тому немало лет,

с поры, что грешный жар лелею,
в раю был порван мой билет,
о чём ничуть не сожалею.

* * *

Такие дни стоят весенние,

так солнце греет сквозь одежду,
что впору верить в воскресение
и теплить хлипкую надежду.

* * *

Я полностью в моих сужденьях волен,

хотя порой болтаю, что не надо,
однако же с поры, что стал я болен,
умеренней коптит моя лампада.

* * *

Когда крепчает дух изгойства,

клубясь по душам и окрест,
еврея мучит беспокойство
и тяга к перемене мест.

* * *

Забавная во мне сидит заноза,

фортуной мне подложена свинья:
пишу я без надрывного серьёза,
и стыдно, что не стал серьёзен я.

* * *

Легко свою повадку мы меняем,

недаром по планете мы рассеяны
и местные заветы исполняем
охотней, чем сухие Моисеевы.

* * *

Я был дурак и всюду лез,

и мне мой труд был мил:
дрова таскать любил я в лес
и воду в реки лил.

* * *

Если спор идёт победы ради,

всё тогда легко и просто нам,
ибо факты – опытные бляди
и дают обеим сторонам.

* * *

Меня куда-то вынесло за рамки,

и лучше меня знать издалека:
любя мои стихи, не выйти в дамки
и козырем не стать наверняка.

* * *

Изгой большого коллектива,

я всё же врос в его игру
и говорю весьма правдиво,
когда на самом деле вру.

* * *

По жизни главный мой трофей —

богам служенье скромное:
Венера, Бахус и Морфей —
спасибо вам огромное!

* * *

В гончарню Бога я не вхож

и перестал с годами злиться
на то, что истина и ложь
имеют родственные лица.

* * *

Из дел – безусловно доходные

еврею милей и желаннее,
слагает он песни народные
по месту его проживания.

* * *

Идеи наши, мысли и суждения,

которым нет начала и конца,
разнятся только видом заблуждения
но поводу способностей Творца.

* * *

Не нужно вовсе мне пророков,

пока они херню несут,
что я – вместилище пороков
и низкой мерзости сосуд.

* * *

Глухому ночному пространству

весной сообщаю я вновь,
что близок весьма к христианству
надеждой на веру в любовь.

* * *

Знание мы пьём из общей чаши,

а другой источник нам неведом;
мысли, непохожие на наши,
кажутся нам дикостью и бредом.

* * *

Земной благодати отведав,

не тянет в небесный уют:
там долгих не будет обедов
и выпить навряд ли дают.

* * *

Творец весьма по сути нам подобен,

и власть его простёрта не везде —
так, вовсе Он, похоже, неспособен
держать мои наклонности в узде.

* * *

От мыслей, что утешны для кастрата,

приятно даже мне, слепой тетере:
есть в каждом обретении утрата,
и есть приобретение в потере.

* * *

Памятью не хвастаясь могучей,

я учу цитаты с неких пор,
мне они нужны на редкий случай,
если встряну в умный разговор.

* * *

Потёмки влекут к авантюре,

о чём я всё время толкую:
невежество – мать нашей дури,
но мать надо чтить и такую.

* * *

Я медленно влачу судьбу свою,

а время – быстрокрыло, как кино;
от века я заметно отстаю,
хотя опередил его давно.

* * *

Мы все живём, надежды множа,

готовясь к будущим победам,
надежда дьявольски похожа
на сытость завтрашним обедом.

* * *

Горячей страсти извержение,

привычной тверди колебание,
святых основ ниспровержение —
волнуют наше прозябание.

* * *

Сегодня я подумал снова:

от Бога жду я всепрощения,
а если Он не враг спиртного,
то я созрел бы для общения.

* * *

Есть аккуратно и культурно

меня учила мать когда-то,
но после жил я так сумбурно,
что ем порою зверовато.

* * *

Когда мы в жажде испытания

и чтобы мир постичь превратный,
пускались в шалые скитания,
то был у нас билет обратный.

* * *

Где же тот подвижный горлопан?

Тих и семенит едва-едва.
Стал я грациозен, как тюльпан,
и висит на стебле голова.

* * *

Дневная – не слабей вечерней грусть,

она под сердцем ноет безотлучно,
а я рукой машу: пришла и пусть,
сама уйдёт, со мной мерзавке скучно.

* * *

Казалось мне всегда, что я вполне —

откуда и куда ни посмотри —
достаточно хорош собой извне,
хирург меня улучшил и внутри.

* * *

Вижу я коллег лишь невзначай,

а живи меж ними, я б зачах:
экзистенциальная печаль
спит у них на лицах и в речах.

* * *

Плывущие по небу облака

не знают о людской безмерной низости;
я многое люблю издалека,
что очень помогает нашей близости.

* * *

По сути, существует очень хрупко

любой, кто беззаботно свиристит,
покоя ненадёжная скорлупка
всё время подозрительно хрустит.

* * *

Я вспоминаю институт

как несомненную удачу:
я потерял невинность тут
и все иллюзии в придачу.

* * *

Заметным личным качеством отмечена,

беспечна и проста моя натура,
меня Творец ваял от делать нечего,
и вылепилась редкая халтура.

* * *

Мой дух не из породы монолитов

и робок на высокое парение,
а белые халаты айболитов
рождают в нём покорство и смирение.

* * *

Спасибо жизни: строчки ткутся,

с утра прозрачна голова,
и под пером упруго вьются
неуловимые слова.

* * *

Читатель мой, хотя и кроткий,

зато ни в чём не хватит лишку:
прочтёт страницу, выпьет водки
и, закурив, отложит книжку.

* * *

Моя животная дремучесть

мне очень в жизни помогла
одолевать любую участь
и застывать, покуда мгла.

* * *

Без устали твержу:

ничуть не сбрендил я,
грядёт пора не менее лихая,
в руинах мирового милосердия —
остаточная музыка глухая.

* * *

По-моему, любовное влечение —

отменное для духа приключение.

* * *

Забавно, что душа когда понура

и всякие гнетут её превратности,
способна даже редкостная дура
в неё посеять искорки приятности.

* * *

Пленительность случайных впечатлений,

возможно, происходит оттого,
что мы в палитру внешних наслоений
привносим цвет настроя своего.

* * *

Уже мне чужды гомон и галдёж,

и поздно влечь подружку в березняк;
как говорит сегодня молодёжь —
настал поздняк.

* * *

Когда душа уже взлетела

и нарастает отдаление,
то про оставленное тело
в ней испаряется волнение.

* * *

Что говорить, в былые дни

я был гораздо меньший трус
и написал полно хуйни,
погибшей, как Ян Гус.

* * *

Здоровье нынче сильно подкачало,

уже хожу к районному врачу,
но если бы крутить кино с начала
мне кто-то предложил, то не хочу.

* * *

Знает к нашим душам пароли

танцев наших ловкая шарманщица,
все мы сочинялы и врали,
но надежда – крупная обманщица.

* * *

Когда шептала воля мне:

«Увидимся авось»,
то мне, как некогда в тюрьме,
в больнице не спалось.

* * *

Приходит возраст замечательный,

нас постепенно усыпляющий:
мужчина я ещё старательный,
но очень мало впечатляющий.

* * *

Уверен я пока не шибко,

но у меня окрепло мнение,
что наша крупная ошибка —
себя обуздывать умение.

* * *

Не геркулес и не атлант,

артист бы спал давно,
но люди липнут на талант,
как мухи – на гавно.

* * *

Я решил конец пути

жить сугубо взаперти,
потому что из окна
жизнь яснее мне видна.

* * *

Я чтением себя всегда глушил,

на выдуманных судьбах замыканием,
наркотик для мятущейся души,
оно к тому же славно привыканием.

* * *

Смерти ощущая приближение,

чувствуя, что клонишься медлительно,
веровать в души преображение —
очень и разумно, и целительно.

* * *

И я соловьиные трели

на лунном певал берегу,
играл я на дивной свирели,
останки её – берегу.

* * *

В эпоху дикую, трагичную,

в года повального разбоя
приятно встретить смерть обычную —
от долгих лет и перепоя.

* * *

Стоны, слёзы, кровавая смута

и презрение к людям земным —
так же точно душевны кому-то,
как покой тишины – остальным.

* * *

У жизни есть ещё одна отрада:

испив земного времени сосуд,
идти в последний путь уже не надо —
оденут и прекрасно отнесут.

* * *

Многие, с кем жизни мы связали,

канули уже в немую Лету;
с неких пор живёшь, как на вокзале,
только расписания в нём нету.

* * *

Грешил я так во цвете лет,

гулял я так тогда,
что, даже если ада нет,
я попаду туда.

* * *

Но столь неправедно потом

я ввергнут был в узилище,
что, Страшным выслушан судом,
останусь я в чистилище.

* * *

Готовлюсь я спокойно умереть:

уже меня потомок не забудет,
и книгам нет угрозы устареть,
поскольку их никто читать не будет.

* * *

А там, наверно, дивное собрание

теней, уже постигших все секреты,
и с тенью друга, сгинувшего ранее,
затянемся мы тенью сигареты.

* * *

Душе моей желаю отпущения

грехов былого тела злополучного,
и дай Господь ей после очищения
опять попасть в кого-нибудь нескучного.

* * *

Стоять погода будет жаркая —

в такую даже не напиться,
когда, ногами вяло шаркая,
друзья придут со мной проститься.
И будет зной струиться жёлтый,
немного пахнущий бензином,
и будут течь людские толпы
по лавкам и по магазинам.