Иерусалимский вокзал

И затвердел безумный прах,

И лег в историю пластами,

Чтоб не судили о делах,

А чтобы мучиться постами;

Чтоб почерк свой запечатлеть

На хмурых мускулах дикарства.

Чтоб пели церковь и мечеть

Его былое государство.

Декабрь 1969 г.

МОЛИТВА ДАВИДА

Я, слабый маленький Давид,

Ношу шестиугольный щит.

Он мне, как небо, как живот.

Он перед боем сердце жжет.

Я – царь, я – маленький Давид,

Ношу шестиугольный щит.

И римский мир уже успел

Истлеть в нетронутой кольчуге,

А мне все не хватает тел.

Душе моей – моей подруге.

…Я спал. И снился мне ковчег,

Обитель Бога и скрижалей,

И чьи-то руки мне мешали

Найти в нем пищу и ночлег.

То был убитый Голиаф

И кровь с лица его катилась.

Он, к небу голову задрав,

Просил у звезд покой и милость.

Я – царь, я – маленький Давид,

Во снах душа моя скорбит.

Мой щит, как небо, как живот —

Шестиугольный эшафот.

1969 г.

***

На ярмарке тысячелетий,

Где кружит карусель судьбы,

Покоя не находят дети,

И рабством кормятся рабы.

Пусть так, кому какое дело;

Над духом первенствует дух.

А люди – это только тело:

Источник боли и разрух.

1969г.

***

О, свойство душ глумиться в тепе

Над рабским замыслом судеб,

Когда в течение недели

Стихи и хлеб, стихи и хлеб.

Голубоглазым этим птицам

Не оторвать нас от земли.

Душа моя, ты голубица

В чужом гнезде…

1970 г.

ЗИМНИЙ ЛЬВОВ

Писать о смежном декабре —

Одно лишь благо!

Нет, не стихи горят в костре,

Горит бумага.

Среди недолгой тишины

И хруста злого

Уже не холода важны,

А важно слово.

И важен утренний собор

В квадратах окон,

Седой узор, седой забор —

Декабрьский локон.

Стихи,

Стихи горят в костре,

Горит бумага…

1970 г.

ЗИМА

Когда без умысла и смысла

Окно зимой заволокло,

Я жду, чтоб пламя перегрызло

Зимы немыслимое зло,

Чтоб не видать следов лукавых

В хлопковой похоти снегов,

Деревьев детские суставы.

Медвежьи туши облаков.

Львов, 1970 г.

ВЕРА

Я с иудеями в родстве.

Мне страшно в равенстве убогом.

Как будто в вечном торжестве

Стоять перед единым Богом.

Во рту языческую слизь

Я с детства берегу любовно.

Над амулетами трястись

Мне и красиво, и удобно.

Блудливый Будда спит во мне

И за ночь слова не проронит,

И в этой хитрой западне

Молчаньем заживо хоронит.

Я отмываю от песка

Глаза Самофракийской Никки:

А в них – такая же тоска,

И в сердце – шепоты и крики.

Свой крест несу я, как таран,

По жирной иудейской пыли.

Но снова скажет Иоанн,

Что это мы Христа убили.

Я волен жить и умереть,

Любить собак и слушать воду,

Перед листвой оторопеть,

Меняя рабство на свободу.

1970 г.

ПЬЯНАЯ СКРИПКА

Пируют свечи,

играют скрипки

Псалмы Давида

в моей улыбке.

Враги Давида

в моей печали,

Когда в оркестре

свирель молчала.

О скрипка-чудо,

печаль пивная,

Тебя погубит

душа больная.

Кладу на скрипку

худые      щеки

И принимаю

ее ожоги.

Поют над ухом

четыре жилы

Про то, как саван

для скрипки шили.

1970 г.

УЖИН У РЕБЕ

После молитвы о хлебе

Слаще селедка и лук.

Кто научил тебя, ребе,

В тесто замешивать звук?

Будто не ест, а целует

Белых картофелин снег:

Что он у Бога ворует,

Этот смешной человек?

То задыхается в споре,

То прикоснется к вину,

Ребе копается в Торе,

Пальцы макает в слюну.

Он и старик, и ребенок -

Рыжебородый аскет.

Ребе, зачем вам приемник

И электрический свет?

Ребе, ташкентский мессия,

Школьный учитель, пророк…

Это не Рим, а Россия.

Это не дьявол, а Бог.

Ташкент, 1971 г.

ОТПУСТИ НАРОД МОЙ!

И воск в ушах расплавился б уже

От стона: "Отпусти народ мой!"

Вы не найдете зла в моей душе.

Но сам я волк, искусанный, голодный.

Прислушайтесь, какой во мне вулкан:

Я небо мог бы высветить безумьем…

Вы встретите рассвет, а я обман,

Обман по воскресеньям и по будням…

Прислушайтесь, как все во мне скулит:

Я на ночь надеваю амулеты

И проклинаю всех, кто сладко спит,

Кто видит сны и верует в приметы.

Когда бы подал ясный знак мне пес,

Что дом мой в тягость, свет ему не светел -

Я б на руках туда его отнес,

Где был бы он счастливейшим на свете.

Но я не пес, не камень и не раб,

Я каждый шаг свободы вымеряю.

И для меня все страны, как этап

К освобожденному Синаю.

Ташкент, сентябрь 1971 г.

ЕВРЕИ

Гасят страсть и зажигают свечи.

Бог един – и нет других богов.

И глаза без устали калечат

Копьями остроконечных слов.

Азбука искателей разгадки,

Миру нужен твой лукавый плен.

После пыток, как напиток сладкий,

Ты стекаешь каплями со стен.

И в глаза, как в высохшие лужи,

Брызнет с книг кровинка торжества,

А на утро всех тоска задушит

Черными перчатками вдовства.

1971 г.

ЯНВАРЬ

Мне ни о чем не говорит

Расположенье звезд вечерних.

Россия под снегами спит,

Как обмороженный кочевник.

Январь – любовник Колымы,

Ему плевать на чужестранцев,

Он весь под юбкой у зимы

И там ведет уроки танцев.

Он выпьет кровь одним глотком

Из человека, как из кошки,

И холодом, как молотком,

Расколет города на крошки.

И все ему-то по плечу.

А я пишу весне доносы,

Что я на родину хочу,

Где в январе целуют розы.

1971 г.

ОСЕНЬ

Горим, горим в осенних красках!

Какая зрелость! Раз в году

Случается, такая встряска

И на бумаге, и в саду.

Как после длительной осады

Повержен город и сожжен,

И бродят женщины по саду,

Который так незащищен.

И полу жёлтые старухи

Идут к огню в последний раз;

До них дошли, должно быть, слухи,