Иесинанепси / Кретинодолье (сборник)

Несколько дней мы прожили на краю мертвого города, возле этой городской мумии в саркофаге из тины. Мы нашли почти невредимый домик, это, наверное, была будка стрелочника, так как вокруг лежали железные обломки, в которых легко узнавались железнодорожные рельсы. И именно там я почувствовал приближение смерти.

Жить мне осталось недолго. Как и этот город, как и все города, как и весь прежний мир, чьим единственным представителем я оказался и чье отражение существует лишь в моем тусклом сознании, — я скоро умру. Я падал в обморок уже, наверное, не раз, и вскоре произойдет окончательная синкопа. Мои глаза, мои глазницы, как иллюминаторы засыпанного города, заполнятся песком торговца вечным сном.

Иесинанепси!

Дикие и глупые дети, отныне представляющие человечество, бросят где-нибудь мое тело, и тело мое, как Лион или Париж, растворится. Мне кажется, что я уже претерпеваю, уже переживаю свое собственное растворение. От жары мои ткани растягиваются, от холода сжимаются, все скрипит, слоится, расходится по швам. Мои конечности отсоединяются, жидкости начинают бродить, кислоты выделяются и пожирают плоть.

Потом мое испепеленное или разжиженное «я» будет впитано и пожрано землей; часть его перейдет в состав растений, другая уйдет в пыль и в дождь, с ветром и водой рассеется невесомыми частицами и затеряется.

Но моим останкам не суждено раствориться под Лионом. На этот раз наше путешествие прервалось, и мне пришлось тратить свои последние силы на обратный путь. Илен заболела.

Только ее болезнь в отличие от моей была не окончательной. А наоборот. Они ничего не понимали, да и она тоже. Но у меня не оставалось никаких сомнений. Она беременна. Ее разбухающий и болтающийся живот пугал их. Они пытались лечить ее, предлагая двойную порцию солдатских сухарей. Ела она слишком много, и ее рвало. Тогда они решили, что причина странной болезни — в самом путешествии, в перемене мест. А значит, следовало бежать из этих негостеприимных краев и побыстрее вернуться в нашу родную пещеру (я говорю «родную», потому что там зародилось новое человечество).

Ленрубен находил обратную дорогу с поражающей меня уверенностью. Хотя у него не имелось ни карты, ни компаса, ни даже представления о том, что могло бы их заменить. Но его память была девственной и точной: в его голове выстраивалась целая серия ориентиров, причудливо выбранных, разумеется, на его вкус: здесь — скала в форме крота, там — два оливковых дерева со сросшимся стволом, где-то еще — зубчатый гребень на горизонте. В его голове все это складывалось в маршрут, довольно схожий с древними портуланами, маршрутами каботажников.

Опускаю описание обратного пути, во время которого новые люди делали открытия и проявляли немало странных черт своего характера. Но мой разум уже угасает. Я уже не наблюдаю за ними, у меня больше нет желания наблюдать за ними. Вместо того, чтобы смотреть на происходящее вокруг, я вновь вижу все более яркие, до галлюцинаций, сцены допотопного мира. И вновь слышу — ах, до чего же пустые — речи политиков… Безопасность, разоружение… Ха-ха-ха! Пакты, ответственность, Версальский договор, арийская раса… Ха-ха-ха! Затем вновь обнимаю гибкую Элену в синем платье с электрическими бликами, ужинаю в «Рице», одетый в смокинг, вновь хожу на футуристические выставки… Футуристы! Ха-ха-ха! Каким прекрасным было будущее! Но было ли оно будущим? То, что я принимаю за галлюцинации, не есть ли это сама действительность? Разве моменты моего безумия — не моменты здравомыслия? Где безумие, где разумение? Может быть, я всего лишь жалкий безвредный псих, которого выпускают время от времени и который в некоторые дни ведет почти нормальное существование, но из-за курьезного расстройства своей психики воображает, бедняга, что пережил конец света?

Где иллюзия, где действительность? Не знаю.

Вчера (или позавчера) видел странный сон. Я был отвязан ото всего, парил в пространстве, подобно астральному телу, чистому духу, одному из прославленных тел прежней метафизики[49], и видел, что по небу плыла Земля. Но видел я ее в необычном виде. Земля плыла по небу как круглая медуза, только еще не сформировавшаяся, не до конца выделившаяся из сырой материи, ни животное, ни растение. Автострады, железные дороги, реки, каналы, моря на ее поверхности напоминали сосуды, артерии и вены; по ним везли хлопок, зерно, минералы, продовольствие и топливо; сырье, жидкость, твердые субстанции, сок, лимфу и кровь, подпитывающие планету. Вагоны и корабли — кровяные шарики, тельца, которые катились насыщать, чинить, прикрывать и защищать тела, умные человеческие клетки этого неорганического существа.

Затем все спуталось. Земной шар потемнел и превратился в диск. Вечный небосвод был черен, и на этом широком экране я увидел, как тень от Земли — хотя источник света оставался невидимым — являет мне свою великую тайну: распускается на беспредельном горизонте кроваво-красным цветком.

Это был сон? И когда же он сбылся?

У меня уже нет никакого представления о времени. А вдруг я уже умер? Но когда?