Иесинанепси / Кретинодолье (сборник)

Как давно все это было! Как далека эта деревня. В другом мире… Хотя вот что забавно! Если вдуматься, эта деревня, должно быть, совсем рядом. Ведь мы от нее не отдалялись. Почти не отдалялись. Мы по-прежнему в Лозере. Возле нашего прежнего места. Однако Лозера уже нет. И деревни тоже. Она столь основательно пропала, что невозможно вспомнить ее название. Названия! Имена! Буду ли я помнить свое до самого конца? Я Жерар Дюморье…

Жерар Дюморье! Жерар Дюморье! Я громко повторяю это имя, цепляюсь за него, как утопающий за ветку, но оно уже мало что означает. Я чувствую, как мое «я» ускользает, чувствую, как оно растворяется, тает. Был ли на земле тот, кого звали Жераром Дюморье? И вообще, был ли на земле кто-либо когда-нибудь?

В прошлый раз мне пришлось прервать рассказ — так явственно передо мной разверзлась пропасть, в которую я, похоже, соскальзывал. Дыра в сознании. Не знаю, сколько времени это длилось. Несколько дней. Или месяцев. Понятия не имею. По правде говоря, я пока еще кое-как понимаю, что такое дни. Но вот месяцы! Это очень сложное понятие, представление о котором из всех ныне живущих есть, наверное, только у меня. Как и многие другие сложные и бесполезные понятия, которые исчезнут вместе со мной.

Хотя, возможно, не все, если эта бумага меня переживет. Такая тщетная надежда иногда дает мне вдохновение писать дальше. Я пишу, — мне кажется, пишу для будущего человечества, если, конечно, в будущем еще будет человечество. Я займусь историческим трудом. Опишу историю, у которой, вероятно, никогда не будет читателей.

Для выполнения этой задачи я не так уж и плохо оснащен. Помимо того, что мои занятия когда-то приучили меня читать много книг по истории — пусть теперь уже не вспомнить все эти факты, названия и даты, — у меня сохранилось отчетливое воспоминание о днях, предшествовавших войне. И даже, несмотря ни на что, о ее главных событиях. У меня даже остались документы. Документы бесценные! Они заставят дрожать от гордости смотрителей будущих музеев и хранителей будущих архивов: заляпанные, сальные и рваные старые газеты, в которые завертывали сэндвичи; и старые банки консервированной тушенки и сардин в масле, теперь уже пустые, но все равно остающиеся значимыми свидетельствами грандиозного прошлого.

Хватит умствовать. Сегодня, пока хорошая погода и я ощущаю прилив сил, мне хочется писать, как в старые времена, для тогдашних людей, будто еще есть образованные и цивилизованные люди, способные понять то, что я пишу.

Однако… Не окажется ли то, что я напишу, наилучшим доказательством неописуемого безумия цивилизации? Довольно! Если разумность — верх безумия, то сегодня мне хочется быть в высшей степени разумным.

В период, непосредственно предшествовавший Второй мировой войне, европейское общественное мнение, похоже, было озабочено исключительно скандалами, на самом деле малозначительными, в которых к тому же никто почти ничего не понимал. Эти истории про разбойников, призванные позабавить публику, напоминали игру детей в жандармов и жуликов, и когда им надоедает быть жандармами, они тут же меняются местами с жуликами. Никто не знал, был ли полицейский, выслеживающий мошенников, на жалованье у их главаря, и в любой момент ждали, что министра юстиции арестуют и посадят в тюрьму его собственные подчиненные.

Самое главное, эти фельетонные приключения имели следствием, если не целью, отвести внимание от важнейшего события эпохи: блокады Японии. Ведь теперь судьба человечества вершилась на Дальнем Востоке — это лучше всего свидетельствовало об упадке Европы; на сей раз войне европейской предстояло быть всего лишь побочным результатом войны тихоокеанской.

Япония, теснящаяся на своих бесплодных островах при постоянно растущем населении, видела только один выход из создавшегося положения: колонизацию Китая. Вместе с тем азиатский рынок с тремя-четырьмя сотнями миллионов жителей, у которых еще не было радиоприемников, механических бритв и автомобилей «Форд», оставался единственной надеждой выдыхающегося американского капитализма. В обеих странах лихорадочно готовились к войне. В начале 1934 года министр военно-морского флота Японии адмирал Осуми объявил о своем решительном намерении игнорировать запреты, наложенные на вооружения его страны согласно договоренностям, принятым на Лондонской и Вашингтонской конференциях. В тот же момент американский конгресс проголосовал за принятие Vinson Naval Replacement Bill[22], в результате чего Соединенные Штаты должны были получить «самый мощный флот в их истории». А американский министр военно-морского флота Свенсон при поддержке президента Рузвельта готовил большие тихоокеанские маневры 1935 года, которые впервые планировалось провести в Тихом океане у Аляски.