— Я заявил его эминенции, что мой господин, всемогущественный князь Малатеста, очень опечален казнью несчастного Карло и оскорблен насильственным вторжением в палаццо Орсини; в первом случае князь Малатеста лишился храброго солдата, а во втором получил личное оскорбление как принц крови и дворянин, так как нарушили самые священные права его собрата, ввиду всего этого он, мой всемогущественнейший господин князь Малатеста, потребует удовлетворения.
— И тебя кардинал не вышвырнул за окно?
— Нет, не вышвырнул. Но Джиакомо Боккампаньи, герцог Сора, присутствовавший тут же, спрашивал у меня о ваших намерениях и о военной силе, которой вы располагаете. Я объявил, что вы в скором времени думаете поднять всех плебеев Рима и, если будет нужно, пожертвуете самим папой.
— Великолепно! Ай да молодец, Пьеро! Я не знал, что у меня есть такое сокровище!
Пьеро с достоинством, скромно поклонился.
— Государственный секретарь святого престола, — продолжал рассказчик, — при моем заявлении побледнел, а синьор Джио Комо стал расспрашивать меня, правда ли, что вы жестоко мстите врагам и оказываете помощь друзьям. Я сказал, что правда, и, что, если вы пожелаете, то под ваши знамена соберутся плебеи со всего света.
— Ну а результат всего этого?
— Результат тот, что товарищ казненного Карло, уже приговоренный к виселице, выпущен на свободу, и благополучно пришел вместе со мной в лагерь.
Кончив свой рассказ, Пьеро ожидал похвал, но Малатеста уже думал о другом.
— Да, — шептал он, — совершается то, что я предвидел — старое здание треснуло, шатается, скоро совсем рухнет, и от папства останется только одно страшное воспоминание!..
— Теперь позвольте мне уйти? — спросил Пьеро.
— Ах, прости, мой друг! — живо вскричал Малатеста. — Я весь внезапно погрузился в раздумья под влиянием твоих рассказов. Ступай, отдохни, завтра ты узнаешь, как Малатеста ценит услуги, — и, пожав руку верному слуге, он отпустил его.
Пьеро вышел вполне довольный.
Многочисленной бандой командовал Малатеста, и простой народ обожал его. Малатеста всегда был первым в атаке и последним при отступлении. За самого последнего из своих подчиненных он готов был двадцать раз рисковать головой. В те времена произвола и полного беззакония, Малатеста является защитником всех бедных и угнетенных. Синьоры его панически боялись. Все приговоры Малатесты всегда приводились в исполнение.
Таким образом, в XVI столетии повторилось то же, что было за два столетия перед тем, когда кондотьеры держали в своих руках судьбы Италии. Кровавые злодейства Франциско Сфорца, Цезаря Борджиа и им подобных сделались вполне обыденным явлением, и не встречали препятствия со стороны папского правительства, которое докатилось до последней степени разложения. Когда-то богатая и свободная Тоскана управлялась неспособным герцогом Франциском, не имевшим детей, после смерти которого должна была сделаться яблоком раздора между кардиналом Фердинандом Медичи и многими другими претендентами. В остальной Европе также царила страшная неурядица. Германский император страшился испанцев; король Испании был занят Фландрией и французским троном; Франция вся была охвачена начавшейся междоусобной религиозной войной. Следовательно, Италии и со стороны Европы нельзя было ожидать помощи. Все эти мысли роились в голове Малатесты, когда ему доложили о приезде синьора Франциска.
— О просить, сейчас же просить! — вскричал радостно Малатеста.
Вскоре в палатку вошел человек лет сорока, среднего роста, тщательно закутанный в плащ.
V
Посланец французского короля
— Прошу вас пожаловать, монсеньор, — сказал по-французски кондотьер, — ваше присутствие здесь, в палатке, для меня, право же, незаслуженная честь.
— Монсеньор, вы говорите? — усмехнулся гость. — У нас во Франции этот титул принадлежит особам высокопоставленным, но не мне, простому дворянину.
Ламберто улыбнулся и сказал:
— Я вас узнал бы, монсеньор, даже и в том случае, если бы меня не предупредили, что его величество король Франции желает вести со мной переговоры. Я долго путешествовал по Франции, и все генералы кальвинисты мне хорошо известны. Угодно, чтобы я назвал вас по имени?
— Это лишнее, — отвечал француз, бросая на стул свой черный плащ, — если я принял некоторые предосторожности, то не для вас, милый Малатеста, а для синьоров Рима, которые охотно бросили бы на костер такого упрямого еретика, как Ледигиер.
— Но так как вы, монсеньор, мой гость, — сказал, гордо подымая голову, Ламберто, — то я надеюсь, что все силы римской курии и Тосканы, взятые вместе, не осмелятся прикоснуться даже к вашему волосу!