Иезуит. Сикст V

— Не оспаривайте меня, это будет с вашей стороны лишнее. Вы уважаете наших воинов, любите наших артистов, дипломатов, но вы не считаете нас способными ни к чему хорошему. Например, вы, дворяне южной Франции, вы признали учение Кальвина и с оружием в руках защищаете вашу новую веру; но если бы в Италии произошло восстание в пользу учения Кальвина, ни один из вас не присоединился бы к итальянцам.

— Мы не сомневаемся в вашей храбрости, — возразил герцог, — но во Франции и, как мне кажется, во всей Европе итальянцев бояться, считают их скептиками, не верящими ни в папу, ни в Кальвина.

— В ваших словах, монсеньор, есть доля правды. Нас попы так хорошо воспитали, что идея религиозная окончательно улетучилась из наших голов. Но, кроме догматов католической религии, к которым мы действительно несколько равнодушно относимся, у нас есть другая религия, и в ней мы очень сильны. Неужели вы думаете, что знаменитый луккский герой Барламакки погиб на эшафоте ради кальвинизма или лютеранизма? Если вы так думаете, то вы ошибаетесь, монсеньор. Барламакки был великий философ, он хорошо знал, что для Господа Бога все одинаковы: и католики, и лютеране, и кальвинисты. Но Барламакки хотел освободить Италию от ига синьоров, попов и иностранцев. И так как самые главные враги Италии — папский Рим и католическая Испания, то Барламакки и поднял протестантское знамя. Но протестанты Европы, по своей подлости и невежеству, бросили его одного, и луккский инквизитор поспешил избавить святейшего отца папу от опасного врага.

Ледигиер с удивлением слушал бандита, а тот продолжал:

— Я командую несколькими тысячами, и все они, как один — жертвы римского правительства. В городах и провинциях существует между народом страшная злоба против папского правительства; в школах горячо, логически опровергают догматы католической церкви и доказывают гнусность так называемой святой инквизиции. Чтобы спасти католическую религию от окончательной гибели, необходим благородный, энергичный папа, который бы очистил святую коллегию от сорной травы, вырвал бы ее с корнем; а пока этого нет — мы накануне революции религиозной, но в сущности — политической.

— Со всем этим я не могу не согласиться, — сказал герцог, — но, извините, мне все-таки хотелось бы знать ваше мнение по поводу моего предложения.

— Мое мнение? Я вам его выскажу в нескольких словах. Я готов принять от короля Франции помощь деньгами и людьми и буду служить ему с тем, чтобы свергнут был папа и его правительство и были бы провозглашены свобода и протестантство.

— Но это невозможно, — вскричал герцог, — тот, кто возьмет на себя такую смелость, будет разорван римскими гражданами на куски.

— Напрасно вы так думаете, — возразил Малатеста, — римляне уже не раз показывали попам двери. Народ ненавидит попов, он их сносит только по необходимости.

— А остальные владетельные князья итальянские?

— Народ их также ненавидит, как и попов.

— Наконец, иностранные короли, — продолжал французский вельможа, — неужели же вы думаете, что, например, Испания осталась бы равнодушной к подобному факту?

— О монсеньор, верьте мне, не так черт страшен, как его малюют; для итальянского народа не страшно нашествие иноземцев, он с ними справится также, как всегда справлялся.

Герцог с восторгом любовался этим молодым, полным энергии авантюристом-патриотом и думал о другом авантюристе, не менее отважном, — о короле Генрихе Наваррском. Он также объявил войну самому святейшему отцу папе, всем тупым фанатикам и всемогущей католической лиге.

— Хорошо, — сказал, несколько подумав, Ледигиер, — я передам ваши слова государю, и если он пожелает вступить с вами в союз, вы будете своевременно извещены. Но прежде мне бы хотелось знать, где ваши силы?

— Повсюду!

— Среди феодалов?

— Феодалы разделились на две части. Одна из них вступила со мной в союз, помогает мне людьми, деньгами и оружием. Она заключается более чем из пятидесяти замках, где слово Ламберто Малатесты имеет такое же значение, как здесь, в лагере, — другая, самая незначительная, держит нейтралитет.

— А народ?

— О, народ меня обожает, я его защитник и вместе с тем мститель.

— Но вы не забывайте, что римский первосвященник и его попы имеют поддержку, и не в одной Италии, но в целом свете. Положим я, — продолжал герцог, — найду поддержку везде, пытки и костры уже давно надоели всем, но для успеха дела нам необходимо иметь энергичного и разумного союзника в самом Ватикане, в святой коллегии. В Германии реформа уже пустила глубокие корни. Теперь остается только, чтобы князь Бранденбургский, эта высокопоставленная, всеми уважаемая личность, поддержал нас, и Реформация в Германии будет обеспечена окончательно.

В это время снаружи послышался шум. Малатеста приятно улыбнулся и сказал:

— Так вы находите монсеньор, что для успеха нашего дела необходимо заручиться союзом одного из чинов святой коллегии?

— Да, я в этом глубоко убежден, — отвечал герцог.

— Прекрасно, соблаговолите удалиться вот за эту драпировку, — сказал Ламберто, — и вы сейчас услышите много любопытного.