Иезуит. Сикст V

Хотя бывший разбойник и занялся мирным ремеслом, но народу он продолжал внушать страх. Всем было известно, что Форконе продолжает поддерживать отношения со всемогущим герцогом Браччиано. Супруга знаменитого трактирщика, Гертруда, была как раз под стать ему, высокая толстая брюнетка, обладавшая недюжинной физической силой. Единственный человек, которого боялась трактирщица, был ее муж Григорио. В базарные дни остерия с самого утра была полна народа. Монахи, сбиры, солдаты, студенты, иностранцы со всех концов Европы наполняли остерию и, казалось бы, могли вполне удовлетворить жадность любого трактирщика. Но Форконе не был доволен. Два обстоятельства были причиной дурного расположения духа экс-бандита; одно из них было чисто политического свойства, другое коммерческого, и касалось самой остерии. К первому относилось падение всемогущего дома Орсини, не знавшего границ своему произволу при всех папах, и уничтоженное окончательно Сикстом V. Недавно папские сбиры проникли во дворец Орсини и арестовали бандита. В прежнее время такая дерзость им всем стоила бы жизни, а теперь, напротив, сам Виргинио Орсини и все домочадцы помогали аресту. Глава банды Людовик Орсини, который никогда никого не боялся и делал все, что хотел, принужден был бежать в Венецию. Наконец, сам герцог Браччиано, Паоло Джиордано Орсини, союзник и равный испанскому королю — принужден был также бежать из Рима. Укрываясь в своем укрепленном замке Браччиано, окруженный многочисленным отрядом, герцог тем не менее дрожит и ждет с минуты на минуту, что его потребуют в Рим, в суд, по приказанию папы Сикста V. Григорио Форконе чувствовал себя в полной безопасности под защитой всемогущего Орсини, а теперь все это уничтожил новый папа. Дом Орсини не существует. Другая причина, как замечено выше, чисто коммерческого свойства, также немало беспокоила Григорио. По приказанию римского губернатора, все трактирщики были обязаны продавать бедному народу самую небольшую меру вина, как, например, полбутылки. При папе Григории XIII был тот же закон относительно продажи вина, но на него никто не обращал внимания. Тот же Форконе публично кричал, что если кто-нибудь предъявит ему подобную нелепость, то он, Форконе, убьет его без разговоров. Но Григорий XIII умер; новый римский губернатор подтвердил старый закон, и никто не смел ему противиться. Лишь Форконе, экс-бандит всемогущего Орсини, ворчал, как зверь, и всеми средствами избегал исполнения приказания губернатора.

В то утро, о котором идет речь, остерия была полна народа. Вино лилось рекой, посетители требовали не полбутылки, а целые кувшины. В это самое время в зал вошли новые личности: солдат и монах.

— Ты точно на иголках, — говорил старый монах своему товарищу воину, — кто бы мог подумать, видя тебя в настоящую минуту, что ты один из храбрейших капитанов Европы.

— Я боюсь, не за себя, вы это хорошо знаете, — отвечал воин, — что будет, если нас узнают?

— Ровно ничего. Я убежден, что народ, напротив, станет меня приветствовать, я сделал для него все, что было можно.

— Да, но не забывайте, что здесь мы окружены сторонниками Орсини.

Монах только хотел отвечать, как его внимание было привлечено сильным шумом, раздававшимся в противоположном конце остерии. Произошла самая обыкновенная история. Двое сбиров или бандитов играли в кости и поссорились. Сначала началась брань, потом драка, наконец пошли в ход ножи. Жена Григорио, увидев, что дело может кончиться плохо, выбежала из-за стойки и стала разнимать драчунов.

— Остановитесь, несчастные! — кричала толстая Гертруда. — Если вы и не сделаете вреда друг другу ножами и тогда вы не спасетесь от виселицы. Помните, что на папском престоле Сикст V!

Эти слова были самые страшные в ту эпоху. Бандиты опустили ножи и мигом присмирели. При виде столь быстрой перемены, монах приятно улыбнулся и сказал:

— Ну что, Александр, ты все еще думаешь, что мы были бы в опасности, если бы нас узнали?

— Я думаю только то, что народ вас с триумфом вынес бы отсюда на своих плечах, — отвечать тот, которого монах называл Александром, — но, клянусь короной испанского короля, я бы расхохотался в лицо тому, кто бы сказал мне в прошедшем году, что в Риме я увижу что-либо подобное!

— Да, потому что никто не склонялся перед законом, его попирали; а закон, как ты сам знаешь, есть фундамент власти, ибо он составляет благосостояние народа. Лишь только угнетенные узнали, что закон не только мертвая буква, а строго охраняется властью, они подняли головы; а угнетатели, наоборот, склонили их.

Между тем трактирщик, давно наблюдавший за солдатом и монахом, занявшими лучшее место, наконец не выдержал, подошел к ним и спросил, что им угодно.

— Принеси нам полбутылки вина, — сказал монах.

Форконе с недовольной гримасой сделал вид, будто плохо расслышал. Полбутылки вина для двоих посетителей, занявших лучшее место!

Он повторил свой вопрос.

— Полбутылки вина, я уже говорил вам, — отвечал совершенно спокойно монах.