Иезуитский крест Великого Петра

Тело императрицы находилось в опочивальне.

Для усопшей приготовили одежду: «шлафор» серебряной парчи, «робу» из той же парчи, украшенную белыми лентами, башмачки и бархатное «одеяло».

19 октября в придворной церкви совершена была заупокойная литургия и панихида членом Синода епископом псковским и архимандритом Александро-Невской лавры Стефаном.

Сенат назначил регенту пятьсот тысяч рублей в год и постановил именовать его высочеством. Впрочем, этот титул дали и Антону-Ульриху.

Бирон начал милостями, отменяя приговоры о смертных казнях, смягчая наказания. Призвал обратно ко двору князя Черкасского.

Он искал популярности.

Были уменьшены подати, последовал манифест о строгом соблюдении законов. Приказано было в зимнее время часовым давать шубы, «ибо в морозное время они без шубы претерпевают великую нужду». Памятуя, как упрекали его в роскоши и расточительстве, Бирон запретил носить материи дороже 4 рублей за аршин.

Но тревога не оставляла его.

В Петербург были призваны шесть пехотных батальонов и несколько драгун.

«Семнадцать лет деспотизма и девятимесячный ребенок, который может умереть кстати, чтобы уступить престол регенту!» — писал в очередной депеше Мардефельд.

Маркиз де ла Шетарди делал свои выводы.

«Вследствие опьянения, которому — я не буду тому удивляться — он предается, у него может явиться намерение ухаживать за дочерью Петра Первого» — к такой мысли пришел он. Посол быстро понял: Бирон таит намерение принудить принца и принцессу Брауншвейгских оставить Россию и затем, женив сына на цесаревне Елизавете Петровне, возвести ее на престол.

Была, была какая-то невидимая связь между Бироном и цесаревной. Он не принимал доносов, касавшихся ее, и проявлял в отношении ее, еще при жизни Анны Иоанновны, почти рабскую угодливость. (Она же, придя к власти, тут же поспешит освободить его из заключения.)

Не упустили иностранные министры из виду и следующего шага регента: его поспешное возобновление старинных переговоров, начатых покойным герцогом Голштинским Фридрихом-Карлом. Этот зять Елизаветы Петровны в свое время просил займа в сто тысяч рублей, соглашаясь, чтобы деньги шли в приданое за дочерью Бирона. Руку Гедвиги Бирон просил он для своего сына, будущего Петра III.

Государыня, как рассказывали, разорвала тогда письмо и запретила упоминать об этом.

Теперь же регент торопил события, и вопрос о браке был решен в несколько дней. Несомненно, не могла не быть непричастной к этому Елизавета Петровна.

Не случайно, далеко не случайно следили за цесаревной и во времена Анны Иоанновны, и во времена нынешние. Было, было над чем поразмышлять французскому послу.

Досье на цесаревну исправно пополнялось новыми сведениями.

Маркиз не мог упрекнуть себя в неточности выводов.

Никто из придворных не ездил отныне к Анне Леопольдовне, но все спешили к регенту.

Антону-Ульриху прекратили воздавать почести как отцу царя; у него не целовали более руки, но зато униженно лобызали руку Курляндского герцога.

Сторонники Антона-Ульриха на чем свет стоит бранили брауншвейгского посланника, занявшего сторону Бирона, поминали недобрым словом посланника прусского короля и заодно императорского резидента, которые, несмотря на свои кровные связи, не помогали принцу.

Сам он сник, и это вызвало всеобщее к нему презрение.

Положение его осложнялось тем, что в Россию ожидался приезд саксонско-польского посланника графа Морица-Карла Линара. Он бывал в России, жил в Петербурге с апреля 1733 года по декабрь 1736-го. Красавец-вдовец, он принадлежал к знатной семье. В тот свой первый приезд он очаровал русских барышень и дам. Ему было 35 лет, он очень любил одеваться в костюмы светлых тонов, бывших ему к лицу, и даже считался законодателем моды. Люди положительные называли его фатом, а дамы находили очаровательным. Немудрено, что Анна Леопольдовна, которой едва минуло 17 лет, со всею страстью неиспорченного сердца влюбилась в красавца, напрочь забыв об Антоне-Ульрихе. Истины ради сказать надо, вся обстановка, в которой она жила и воспитывалась, была пронизана любовью, разговорами о ней. К тому же были люди, коим важно было расстроить предполагаемый брак принцессы, благоприятный Австрии. Воспитательница Анны Леопольдовны, Адеркас, сторонница Пруссии, вмешалась в эту интригу и стала посредницей между принцессой и Линаром. Увлечение переросло в страсть, и в дело вмешалась Анна Иоанновна. Адеркас была отставлена от должности и выслана на родину, в Германию. Государыня же просила Дрезден возвратить Линара к саксонскому двору и дать ему другое назначение. Просьба была уважена. Русский двор проводил Линара благосклонно. При отъезде ему подарили драгоценный перстень.

Теперь Дрезден готовил замену Зуму.

Маркиз де ла Шетарди ломал голову, конечно же, не над любовными интригами, получающими отныне свое развитие, игра политическая волновала его. Чего хочет Дрезден, заменяя Зума?

Анну Леопольдовну словно подменили.