Иезуитский крест Великого Петра

По двору куры, гуси ходят, девки дворовые в красных сарафанах бегают, старый кучер, щурясь на солнце, сбрую на лошадь надевает. И почуял нутром Александр Данилович, даровал ему Господь время пожить на земле.

К чему-то надобно то было.

Так и остались неотправленные письма, писанные под его диктовку.

Не до них стало.

Покуда болел светлейший, император со всем двором переехали в Петергоф.

Там охота, балы. Веселилась молодежь.

«Монарх, — пишет Лефорт 15 июля, — повелевает как властелин и делает что хочет».

Остерман, наставник Петра, не мешал веселиться молодому сообществу и сумел даже приобрести особенное расположение сестры царя, в которой распознал удобное оружие воздействия на монарха.

«Почти невероятно, — сообщал Мардефельд своему королю, — как быстро из месяца в месяц растет император: он достиг уже среднего роста взрослого человека, и притом такого сильного телосложения, что наверное достигнет роста покойного своего деда. И в этом сильном теле уже очень рано сказались сильные страсти».

Прусский посланник подметил то, что давно подмечали другие: Петр был влюблен в цесаревну Елизавету.

«Страсть царя к принцессе Елизавете, — спешил известить свой двор Маньян, — не удалось заглушить, как думали раньше; напротив, она дошла до того, что причиняет теперь действительно министерству очень сильное беспокойство. Царь до того всецело отдался своей склонности и желаниям своим, что не мало кажется затруднений, каким путем предупредить последствия подобной страсти, и хотя этому молодому государю всего двенадцать лет, тем не менее Остерман заметил, что большой риск оставлять его наедине с принцессой Елизаветой и в этом отношении безусловно необходимо иметь постоянный надзор за ними».

Цесаревна, барон Остерман и великая княжна Цаталья составляли теперь триумвират, не всегда исполняющий внушения Меншикова.

Меншиков же, почувствовав выздоровление, и не думал об опасностях. Он отправился в свой любимый загородный дворец в Ораниенбаум, где была кончена постройка домовой церкви.

Александр Данилович почувствовал свою силу и… допустил ошибку. Вместо того, чтобы представиться императору и лично пригласить его на церемонию освящения храма, светлейший князь послал приглашение с нарочным.

Узнав о том, Иван Долгорукий сказал государю:

— Не я ли вам говорил о дерзости властолюбца.

Петр II не принял приглашения, сославшись на нездоровье. Всего же более разгневало его то, что Меншиков не счел нужным пригласить на освящение храма цесаревну Елизавету Петровну.

В день именин великой княжны Натальи Алексеевны светлейший князь мог увидеть, что отношение к нему императора вновь резко переменилось. Петр II не ответил на его приветствие и повернулся к нему спиной, когда Меншиков попытался заговорить с ним.

Царь поддерживал свою власть. Одному из своих любимцев сказал:

— Смотрите, разве я не начинаю его вразумлять.

«Меншиков ему выговаривал, что он мало заботился о своей невесте и женитьбе, — сообщал в депеше Маньян. — Царь отвечал: «Разве не довольно, что я в душе люблю ее, ласки излишни, а что касается до женитьбы, то Меншиков знает, что я не имею никакого желания жениться ранее 25 лет».

Не забыли недруги князя шепнуть государю и о том, что во время освящения храма Меншиков занял место, уготованное для Петра II.

— Самодержавствовать желает, — заметили при этом.

Император смолчал, но видно было, слова задели его.

Поведение Петра II лишь на время смутило Меншикова. Он счел его действия нечаянными, навеянными минутою.

Возвратившись в Петербург, князь виделся с Остерманом и грозно отчитал его за потворство незрелым поступкам государя. Обвинил его в том, что он препятствует императору в частом посещении церкви, что нация этим недовольна, что Остерман старается воспитывать императора в лютеранском вероисповедании или оставить его без всякой религии, так как сам он ни во что не верит.

Остерман не раболепствовал пред ним. Впервые нагрубил ему и, между прочим, сказал, что князь ошибается, полагая, что он в силе сослать его в Сибирь. Он же, барон Остерман, в состоянии заставить четвертовать князя, ибо он вполне заслуживает этого.

Прибыв в Санкт-Петербург, ожидая возвращения государя и будучи уверенным, что он вернется к нему во дворец, светлейший князь отдавал соответствующие распоряжения домашним и челяди.

В сих приготовлениях и застал Меншикова генерал-лейтенант Семен Салтыков, посланный государем с повелением забрать все вещи императора из дома князя и перевезти их в летний дворец.

В тот же день возвращены были Меншикову все наряды, мебель и вещи, принадлежащие его сыну, который, как обер-камергер, по званию своему, должен был находиться неотлучно при императоре.

Тут только спали завесы с глаз Меншикова. Он явно увидел себя опальным вельможей.

С ним сделалось дурно. Он упал в обморок.

Дарья Михайловна с сыном и сестрой поспешили во дворец и на коленях принялись умолять императора, возвратившегося из церкви и принявшего причастие, о прощении князя, но Петр II не внял их просьбам.

Никаких средств к отвращению беды Меншиков не видел.