Иезуитский крест Великого Петра

Весть о падении Меншикова застала дюка де Лириа в Дрездене, куда он прибыл в первых числах сентября, по дороге в Санкт-Петербург. Внимание посланника в то время занимали события, разворачивающиеся в Англии. Умер король Георг I. Законный претендент Иаков III в ту же минуту, как узнал о его кончине, выехал из Болоньи, чтобы быть ближе к границам своего королевства и посмотреть, не может ли он сделать какую-нибудь попытку к своему восстановлению. Но Стюартам не везло.

На престоле воцарился Георг II.

Было ясно, Англия продолжит свою игру. Ей важно видеть Россию ослабленной и можно было предполагать, она приложит все усилия, чтобы русский государь покинул Санкт-Петербург и перебрался на жительство в Москву, подальше от моря и галер. Брошенный флот перестал бы доставлять опасения союзникам Англии.

— С падением Меншикова нужно опасаться, московиты захотят поставить свое правительство на старую ногу, — говорил дюк де Лириа польскому королю при встрече. — Увезут царя в Москву, откажутся от Венского союза, а следовательно, й от нашего и возвратятся к своему древнему существованию. Тогда союз с ними бесполезен.

Король был такого же мнения.

От него же, при прощании, испанский посланник получил любопытную информацию.

— Имейте в виду, — сказал король, — должность князя Алексея Долгорукого при царе дает повод думать, нет ли какой скрытой западни у Долгоруких, тем более, что у князя есть хорошенькая дочь, которая могла бы иметь виды на царя.

В Данциге, в том же трактире, где остановился дюк де Лириа, жил и Мориц Саксонский, — побочный сын короля польского.

Встреча была неожиданной и приятной. Оба хорошо знали друг друга по Парижу. Ведомо было испанскому посланнику, что Мориц многое делал для французской разведки.

Третий год домогался граф курляндской короны. Теперь, зная, что русский двор никогда не позволит присоединения Курляндии к Польше, он направил в Санкт-Петербург тайного агента с поручением склонить министров русского двора на его сторону и разведать возможность предложить руку цесаревне Елизавете Петровне.

В российской столице предложение графа Морица Саксонского нашло поддержку у Долгоруких.

— Заключение брачного соглашения цесаревны Елизаветы и графа Морица будет залогом прочной покорности курляндцев и совершенного усвоения за Россиею такой земли, которая доселе служит яблоком раздора между русскими и поляками, — говорили они.

(Долгорукие считали замужество Елизаветы Петровны удачным средством удаления ее от двора и из России).

Остермановская партия, смекнув, в чем дело, и страшась единовластия Долгоруких, нашла способ отклонить предложение агента Морица. Поспешила помешать сватовству и герцогиня курляндская Анна Иоанновна. Слишком памятен ей был польский граф.

Бежавший из Курляндии от русских войск Мориц Саксонский не оставлял мысли о женитьбе на цесаревне Елизавете.

— Будешь в Петербурге, похлопочи за меня, — попросил он дюка де Лириа.

— Разумеется, при удобном случае, — отвечал тот. — Но буду стараться о тебе, как приятель, а не как посол, ибо не имею от короля, моего государя, повеления вмешаться в твои дела.

Из Данцига, в последних числах октября, испанский посланник направился в Митаву. («Здесь подувает северный ветерок, который свеженек, почему я запасся хорошими мехами, чтобы прикрыться и сохранить свои члены, потому что в Московии отпадают носы, руки и ноги с величайшею легкостью в мире»).

Накануне отъезда было получено известие, что Петр II в конце декабря уезжает из Петербурга в Москву для коронации.

Едва ли не через неделю герцог подъезжал к Митаве. В нескольких верстах от города его встретил генерал-майор, посланный ему навстречу для поздравления с приездом.

Вдовствующая герцогиня курляндская Анна Иоанновна в честь гостя дала обед в референдарии.

О Морице Саксонском не было сказано ни слова.

Всю дорогу до Петербурга лили дожди. Экипажи вязли в грязи. Стояли по нескольку часов. Приходилось вытаскивать их. На последней станции перед Петербургом они встали окончательно, и герцог принужден был ехать верхом на жалкой кляче, без подков, без седла и с веревочной уздой.

Лишь за несколько верст от Петербурга он увидел городскую карету, высланную ему навстречу.

Ужасное путешествие кончилось!

В полдень, 23 ноября, испанский посланник прибыл в Санкт-Петербург.

Северная столица того времени была не что иное, как окруженное лесами болото, перерезанное местами непроходимыми от грязи и ночью едва освещенными улицами, редко застроенными лачугами и наскоро сколоченными хижинами. Лишь кое-где, преимущественно на Адмиралтейской стороне и около Петропавловской крепости, встречались боярские дома, построенные на голландский манер.

Окрестные леса изобиловали волками. Однажды они загрызли двух солдат, стоявших на часах у Литейного моста. В другой раз, на Васильевском острове у самых ворот дома князя Меншикова волки загрызли одну из его прислуг.

На кладбище было страшно ходить. Стаи волков рыскали там, разрывая могилы и поедая останки покойников.

Обыватели занимались разбоем и грабежом.

Пьянство и поножовщина были привычным явление ем.