ИГЛЫ — ИГРЫ

Но не всегда всё обходилось без последствий. Бывало, что любопытство подводило его к краю бездны.

Сейчас, наверное, как раз именно такой случай, ибо одна половина сознания вела Пестерева к мраморным ладоням алтаря полного козлиной крови, а вторая настойчиво предлагала: «Валить на хер из этой помойки, пока шерсть не подпалили».

От жаровни, поставленной в центре расписанного фресками зала под самые своды поднимался аппетитный фимиам, посылая мозгу сигналы о голоде и тщете в связи с этим всех философских систем вместе взятых.

Воистину брюхо наш проводник и хозяин души нашей в те моменты, когда дело идёт о еде и выпивке.

Воззрение на мир сытых людей, и алчущие умствования голодных разнятся, как зима и лето и не соединимы меж собой подобно небу и земле.

Хотя возможно, всё же, трижды прав был мудрец: «Хочешь жрать — не умничай, но иди за брюхом своим, ибо только оно, истинный проводник твой»! *****

Пестерев был голоден и это чувство, добавлявшее любому, пусть и самому культурному обществу, несомненный оттенок стадности влекло его к человеку, колдовавшему над жаровней. Монах, нанизывавший на длиннющие шампуры сочные куски мяса, был так увлечён своим делом, что казалось, не замечал Пестерева.

И всё же когда Пестерев, закашлялся, поперхнувшись, монах, продолжая стряпню, посмотрел на пришельца и, усмехнувшись, сказал:

— Прикатился колобок. Как жаренным запахнет, все сюда летят, будто мухи на это самое…

— Да я собственно… — пролепетал Пестерев.

— Знаю, знаю, — Отмахнулся монах — Похавать на халяву, и языком почесать. Вам писакам только бы умствовать пустопорожне да пьянствовать в блуде и пакости.

«Чья бы корова мычала». — Подумал поэт, глотая слюни. — Ему пришли на ум служители культа, населяющие в изобилии «Декамерон». По внешности, судя, хозяин «святого» шалмана явился именно из этой книги.

Монах, опрыскав вином из плетёной бутыли, шашлык принялся ловко поворачивать мясо на жарких углях.

— Что же, давай сюда свой вопрос, — сказал он, разливая тёмное густое вино в гранёные стаканы.

— Какой вопрос — Удивился Пестерев. — Меня ветер принёс. Я вообще не при делах.

— Эй, парень, — погрозил ему монах пальцем. — Не крути вола. Мясо почти готово, а ты петляешь. Такой «Кандёр» заварил…

— Какой такой «Кандёр» дядя? За «базаром» следи!

— Ну, как же ты возле школы сопли жевал про «мослы», вопрошая слёзно? Мы тут с «товарищами» посовещались и решили пособить тебе недоумку. Так, что хочешь знать, когда «ластами щёлкнешь»?

— Не! — заблеял перепуганный Пестерев.

— Так я и думал, — Монах поднял стакан, глянул вино на просвет, отпил глоток. — Хорошо «Токайское», не то, что ваши «чернила» грошовые. Да ты пей, пей, не стесняйся «На шару и уксус сладкий».

Пестерев послушно пригубил вино.

Вкус у этого напитка и впрямь был не обыкновенный. Вино полилось, как диковинный нектар по пересохшим «трубам» Пестерева, прочищая мозги и согревая теплом озябшую душу.

— Зачем же ты щелкопёр попусту «СФЕРЫ» тревожишь? — Продолжал монах, подавая Пестереву шампур. — Чревато.

— А если это была аллегория? — Начал оправдываться Пестерев.

— Аллегория. Ни хрена себе закидоны. Дури в вас поэтах много, вот что. Метафорами жонглируете, будто мячами на арене. Лишь бы цветно было, а там хоть потоп.

— Что-то я никак не въеду отче, ты с какого перепугу учить меня взялся? — Окрысился Пестерев, алчно вгрызаясь в великолепно пропеченное мясо.

— А с такого гость дорогой, коли яства мои, уминаешь за обе щеки, то и СЛОВОМ моим не побрезгуй.

Ну, так вот, побредём далее. — Продолжил монах, отпив ещё вина. — Не о присутствующих речь разумеется, но настоящие поэты в этом мире своего рода носители высших идей. Идеи эти могут быть разными восхитительными и безобразными, гуманными и не слишком. И поэтам, вменено в обязанность «СФЕРАМИ», — Монах назидательно поднял вверх указательный палец, — доносить их, до куцых умов людских. А ты чем занимаешься?

Фразерствуешь беспробудно, сифилис духовный ночами плодя.

Расползается потом, мерзость сия по миру, жидовскими деньгами оплаченная. Погибель, в себе тая не только для каждого конкретного индивида, в отдельности, но и для человечества в целом.

А оно такое маленькое это наше человечество.… Песчинка в космосе бескрайнем….

Дунет на него Чёрный ветер, и оно рассыплется в прах, и уже никогда из этого праха не возродится. Потому что, нет такой силы, поверь мне, что способна возродить мир из пепла. Не создал её Господь. Легендарная же, птица «Феникс» — на самом деле рождественский гусь, пригрезившийся «укушавшамуся в хлам» дворнику Верёвкину в образе жены его Степаниды сбежавшей от побоев мужа с гусаром N — ского полка.

И Бога тоже нет, как такового. Бог, это — миф! Вернее, гарусная плеть, вручённая «ВЫСШИМИ СФЕРАМИ» Правящим. Дабы могли они сладкими посулами «вечности» или же «чуда не рукотворного», держать чернь в узде повиновения вечного. До скончания мира. Аминь.

В строках различных, поэтических, всё больше в последнее время, замечаю я ростков и семян Чёрного ветра.

Взять хотя бы твои стихи, дохлятиной, не к столу будет сказано, несёт от них за версту.