Игнатий Лойола

Почти наверняка возвратившийся из паломничества Лойола в Венеции был сильно опозорен. Конечно, он не мог участвовать в профессиональных диспутах, как утверждал Быков, — ведь они велись на латыни, которой он не знал. Поэтому на его долю, вероятнее всего, выпали просто умные разговоры о вере с образованными людьми. И горячность вкупе с излишней убедительностью на этот раз сослужила ему дурную службу. Тогда, на «Негроне», он имел дело с матросами — людьми простыми и грубыми. Филиппики Лойолы довели их до белого каления, и они чуть было не ссадили его с корабля, поскольку других способов унять ретивого зануду у них не было. Но когда он осмелился обличать венецианских интеллектуалов, ситуация оказалась совершенно иной. Проповеднику никто не угрожал, с ним расправились его же собственным оружием. С ним вступили в полемику — и, разумеется, тут же выяснилось, что обличитель грешников имеет самое смутное представление о том, как ведутся диспуты. Не может аргументировать ни одного своего положения, да и в Писании нетверд, потому что не знает вещей, известных каждому школяру. Побывал в Святой земле (на венецианских кораблях и за счет Венеции), усердно молится и постится — вот и все его заслуги. В богословии же он не более чем неуч и дилетант. А как можно воспринимать всерьез слова невежды?

Лойолу здесь постиг куда больший конфуз, чем даже у францисканцев. Если Маркос де Салодио говорил с Иньиго келейно, практически с глазу на глаз, то в Венеции позор получился публичным. После такого поражения оставалось только спешно уйти, ведь ни на уважение, ни на милость, ни даже на помощь горожан теперь рассчитывать не приходилось.

Но в эти горькие часы, возможно, горчайшие в его жизни, Иньиго в очередной раз доказал себе и миру: голос Господа для него важнее собственных обид и воспаленного самолюбия. Другой бы на его месте махнул на все рукой и вернулся в родовой замок, а может, и стал бы поручиком герцога Нахеры. Ведь по большому счету он не совершил ничего предосудительного и не сжег за собой никаких мостов. Подумаешь, ушел в лохмотьях в паломничество! Тогда это воспринималось гораздо более привычно, чем сейчас. Что может быть естественнее, чем трудным путешествием к святыне поблагодарить Бога за чудесное исцеление? Вернись он сейчас к обычной жизни после путешествия ко Гробу Господню — и в родном краю его бы зауважали еще больше!

Но Лойола не привык сдаваться. Очень верно сказал о нем в XIX веке уже упомянутый Александр Быков: «С упрямством и настойчивостью горца-васкона он соединял страшную силу воли и изумительное терпение». Характер Иньиго хорошо передает итальянская поговорка: «Если у испанца под рукой нет молотка, то он вобьет гвоздь в стену своей головой».

К тому же, как бывший военачальник, Лойола хорошо знал: для победы нужно учиться военному делу, лихим наскоком много не возьмешь. Он собрался воевать в отряде Христа, где сражаются словом, — и не овладел этим искусством в должной мере.

Значит, проблема в образовании, и он будет учиться. А для этого надо вернуться на родину. На поддержку семьи Иньиго вовсе не рассчитывал. Просто нигде, кроме Испании, он не мог в данный момент начать обучение из-за незнания языков.

Глава двенадцатая В ШКОЛУ ПО ФРОНТОВЫМ ДОРОГАМ

Итак, наш герой отправился обратно в Испанию. На этот раз его ожидали еще большие трудности. Эпидемия чумы закончилась, зато активизировались военные действия — как раз в тех районах, по которым собирался пройти Лойола.

Собственно, военный конфликт, вошедший в историю под названием Итальянской, или Четырехлетней войны, начался еще в 1521 году, после поражения де Фуа, с которым Лойолу сводила судьба при осаде Памплоны. Одной из причин ее послужила взаимная ненависть двух правителей — испанского короля Карла V, ставшего императором большей части Европы, и французского монарха Франциска I, неудачно претендовавшего на императорскую корону. Дело сильно осложнялось позицией Святого престола. В 1516 году папа Лев X подписал конкордат с королем Франции, который давал французскому двору право назначения почти на все аббатства и епископства. «Христианнейшему» монарху позволялось даже назначать светских лиц на церковные должности. Договор действовал во Франции более двух с половиной веков, до самой революции 1789 года.

И вот после подписания такого глубоко дружественного документа римский понтифик начал искать союза с заклятым врагом французского монарха, Карлом V. Папу вынудила на этот поступок активность Мартина Лютера, под влиянием которого в германских землях развилось небывалое брожение умов. Против политики Рима и индульгенций гуманисты выступали и раньше, но Лютер покусился на один из католических устоев — на самого папу римского. В своем обращении «К христианскому дворянству немецкой нации», сделанном в Виттенбергском университете в 1520 году, он ясно провозгласил: борьба с папским засильем является делом всей немецкой нации.