Иго любви

Словно дрогнула дремавшая, притаившаяся Русь. Сбросила с себя снеговой покров земля, и всюду бегут и звенят ручьи. В полях веет волей, возрождением. Творческие силы пробились сквозь ледяной гнет. Зашумела, заговорила долго молчавшая Русь. Зароились затаенные надежды. Прозвучали, наконец, невысказанные слова.

Осада Севастополя еще длится. Но политика незаметно отошла на второй план. Как весна, неотвратимо надвигается эпоха великих реформ. Новая жизнь возникает на развалинах и трупах погибших.

И Опочинина невольно захватила волна. Дни и вечера он с бароном Нольде проводит в заседаниях и комитетах. Все говорят о предстоящей будто бы отмене крепостного права. Нарасхват читают в Москвитянеталантливые статьи Погодина… «Нельзя жить в Европе и не участвовать в общем движении…» Новые, волнующие слова. Они воспламеняют всех, кто молод и смел, кто устал молчать, кто не разучился верить и надеяться.

Дворяне тоже волнуются. Клубы полны, но в карты играют без увлечения. Больше спорят. Спорят до хрипоты, до крика. Страсти разгорелись. Задеты самые жизненные интересы. События стоят на пороге. Старый строй идет к концу, всем это ясно.

Лучинин съездил в Петербург, побывал и в Москве и привез свежие новости. В гостиной губернаторши он говорит о взволновавшей весь чиновничий мир записке Кавелина, где тот предлагает освободить крестьян с землею.

— А знаете, что на это сказал Кошелев?.. «Это значит посадить помещиков на кол…»

Лучинин таинственно сообщает о студенческих волнениях.

— С’еst-ce que je dis! — вскрикивает княгиня Мика. — Это недопустимо!

— А между тем Кавелина поддерживает весь кружок великой княгини Елены Павловны.

— Вы забываете еще влияние Милютина?

— Да он совсем «красный»! — вскрикивает Додо. — К чему мы идем, господа?

— Я знаю новости пострашнее, — улыбается Опочинин. И передает жуткие слухи о крестьянских беспорядках.

Все переглядываются.

Нольде вмешивается в разговор. Эти волнения преждевременны. Он из верных источников слышал, что есть другая записка, — где предлагают отмену крепостного права осторожную, постепенную…

— Это записка Левшина? — спрашивает губернатор, пристально разглядывая ногти. Я считаю его мнение сейчас самым интересным.

Мика и Додо возмущены этим либерализмом. Опочинин втайне этим доволен.

— А Ростовцев? — спрашивает губернатор Лучинина. — Вы не знаете, к какой партии примкнул он?

— Entre deux chaises (между двумя стульями), — смеется Лучинин.

— Антон Михайлович, что вы слышали о мире?

— Помилуйте!.. Какой мир? Государь и слышать о нем не хочет!! Он надеется на Горчакова.

Вечером в гостиной Надежды Васильевны Лучинин торжественно вынимает номер Полярной Звезды…В ней статья Герцена.

— Как вы достали? — удивляется Надежда Васильевна. — Как этовообще к нам попадает?

— Я обещал вам, что достану, а как — это моя тайна.

Пока Лучинин читает, в комнату, как всегда без доклада, входит губернатор. Лучинин хохочет и прячет журнал за спину.

— Что такое?.. В чем дело, господа?

— Заткните уши! — говорит ему Надежда Васильевна. — Мы увлекаемся Герценом.

— Неужели?.. Читайте, пожалуйста, Антон Михайлович!.. Я сам — entre nous — очень им интересуюсь.

Статья читается нарасхват в городе. Ходит по рукам. Страстно обсуждается. Никто уже не прячется. Страх исчезает.

Надежда Васильевна живо откликается на все новые веяния. Крепостница по привычкам, она все же — демократка в душе и по происхождению. Она восторгается Герценом. Вспоминает о кратком знакомстве с ним, до его эмиграции. Он не пропускал ни одной ее гастроли. Он так искренне восхищался ею. Он дал ей свой портрет с надписью… Где-то там, в старом альбоме… Надо его разыскать.

К Герцену Опочинин, конечно, не ревнует. Тот слишком далеко от N***. Но он постоянно спорит с Надеждой Васильевной. К чему эти крайности? Он себя считает либералом, но…

— Это вы-то либерал? Ха!.. Ха!.. Что вы запоете, когда у вас отнимут землю?

Опочинин нервничает. Они пикируются.

На Пасхе Надежда Васильевна получает письмо и запирается у себя.

Из спальни выходит взволнованная, жизнерадостная, с пылающим лицом.

— Во вторник уезжаю, Вера.

— Далеко, мамочка?

— Приглашена в Казань.

Пальцы ее трепещут, когда она берется за бронзовые прутья клетки.

— Милый ты… милый мой! — страстно, дрожащим голосом говорит она белому какаду, гладя его хохолок.

Но тот кричит и сердито клюет ее в руку. Показалась кровь.

— Мамочка! — вскрикивает Вера и встает с помертвевшими губами. — Ах, какая отвратительная птица!

Надежда Васильевна весело смеется и над гневом нахохлившегося попугая, и над испугом Веры… Больно?.. Что за вздор!.. Но кровь бежит через тонкий батистовый платок.

— Поля, дай арники!

— Шею бы ему свернуть, вашему любимцу! — шипит Поля.

— Ха!.. Ха!.. — заливается Надежда Васильевна.

Зубы сверкают. Глаза горят. Сколько жизни в ней! Сколько сил!

Куда девать эту силу?.. Куда?

Опочинин огорчен, встревожен… Как это так внезапно?

Раньше лета она никогда не уезжала играть в другие города.

— Мне нужны деньги для Веры. А условия выгодные. И отчего мне не встряхнуться? Я засиделась здесь.

— Вы… вы и Веру берете с собой?