Иго любви

— Что это вы так скоро, ваше сиятельство? А я было шла лампу зажечь, — вкрадчиво спрашивает Поля, накидывая ему на плечи николаевскую шинель с бобрами и пелериной. — И Надежда Васильевна запоздала что-то.

Молча, сунув ей в руку серебряный гривенник, барон выходит на крыльцо.

Он идет медленно, на носках, как бы боясь шумом и движением спугнуть то новое и прекрасное, что родилось в его собственной душе из слез прелестной девушки.

Теперь, оставаясь наедине, они постоянно говорят о Феде.

При посторонних умолкают, даже при Надежде Васильевне. И эта невинная тайна теснее сближает их.

Нет… Барон не знал Федю, а лгать он неспособен. Но он сам был в этом ужасном бою, он знает участь того полка, и в его устах передача самых маленьких подробностей, самых незначительных фактов дышит потрясающим реализмом. И все кажется ценным и нужным. Не устаешь слушать.

А когда барон уходит, то до самой ночи Вера живет впечатлениями этих рассказов. И опять плачет, уткнувшись в подушку. И все слаще становятся ее слезы. И все бледнее становится ее печаль.

Надежда Васильевна опять в подавленном настроении. Возобновились бессонница, жестокие мигрени.

Филипповна снова появилась в доме. Надежда Васильевна запирается с нею. Вера надменно не замечает «эту бабу»… Прислуга шепчется и смолкает, когда барышня входит в столовую.

Но теперь сама Надежда Васильевна решительно отклоняет все предложения свахи. Если Вера отказала Лучинину, на что тут надеяться? Втайне она верит в барона. Но когда же, когда это выяснится? Жизнь уходит. Она так редко, такими урывками видит Володю, то за кулисами, куда она ходит по старой памяти теперь, не играя сама, но по-прежнему живя театральными интересами, то на улице, то в домике его матери тайком, без ее ведома, в ее отсутствие. Мучительные, жгучие, ослепительные мгновения! Она живет ими несколько дней. Возвращается полная ликующей радости и не может потушить блеска глаз, не может сдержать трепета рук, подавить дрожь в голосе. Лгать… Опять лгать!.. Вера не должна догадываться. Она не простит. Она возненавидит Володю.

Вера шла к матери в спальню. Поля точно выросла на пороге.

— Не ходите, барышня… Мамашенька плачут…

Вера отступает, удивленная. Бледные брови приподнялись, яркие губы открылись… Но у Поли она не спросила ничего.

Вот она стоит у окна, в столовой, и печально глядит на улицу. О чем она плачет? Вера согласилась бы на все жертвы, чтобы видеть мать счастливой и жизнерадостной.

За спиной она слышит шаги Поли, потом осторожный звук перемываемых чашек.

Вдруг до нее долетает шипящий звук голоса:

— Вот кабы вы по-настоящему мамашеньку любили, давно бы вы ей дорожку расчистили… Что, в самом деле? Не век же в девицах сидеть… Есть женихи, ну и выходите!..

Вера стремительно оборачивается.

— Что такое? Как ты… как ты сме-ешь?

— И очень просто! — вскрикивает Поля, взмахнув над плечом полотенцем, и глазки ее сверкают, как у змеи, сон которой растревожили.

— Я у вашей мамашеньки верная слуга, и ей счастья желаю, не так, как прочие, которые… Ваша мамашенька сами спят и видят замуж выйти… И жених есть… Да вот удачи нет… Загородила дочка дорогу… С какими глазами она под венец пойдет, в самом деле, вас не пристроив? А вы фыркаете да брыкаетесь… Тот нехорош… этот не люб… Чужой век заедаете…

— Господи! — срывается у Веры. Она задохнулась. Даже губы побелели.

— Лучинина не хотите, шли бы за барона.

Вера идет из комнаты с окаменевшим лицом.

— Были бы знатной барыней и нам руки развязали бы, — вслед говорит ей Поля, звеня ложками по подносу. — Надо и совесть знать…

Вера заперлась у себя.

«Кто?.. Кто опять?» — стучит в ее мозгу… «Дорогу загородила… Надо совесть знать… Спит и видит выйти замуж…» Она?! Боже, какой стыд! Какой ужас! Все подозрения оправдались. И эту позорную тайну знает прислуга. Быть может, весь город говорит о ней… Жила с губернатором. С женатым… Что значит жила? Что-то низкое, гадкое… иначе об этом не говорили бы шепотом, с ехидной усмешкой. Теперь опять есть что-то… Но кто он? Где он?.. Если б хоть раз взглянуть ему в лицо!

Вера страстно рыдает. Буря поднялась в душе. Ревность, обида, отчаяние.

Смерклось. Она устала плакать. Она лежит на постели, вся сжавшись в комочек, разбитая душой и телом. А из хаоса чувств, после целого часа горького раздумья, всплывает болезненно-жгучая мысль: «А я-то верила, что теперь я у нее одна…» И ей так жаль, так невыносимо жаль себя! Никогда чувство одиночества не охватывало ее с такой силой…

Кто?.. Кто?.. Сощурившись на светлые цветочки обоев, она припоминает всех, кого видела в гостиной матери. И ни на ком не может остановиться. Какое мученье эта тревога, эта неизвестность!

Стук в дверь. Она слышит голос Аннушки:

— Барон приехал, барышня. Прикажете принять?

Первая ее мысль: не надо!.. Вторая: как хорошо, что он пришел! Она идет к зеркалу. Ей неприятно, что у нее опухли глаза и нос. Ну да все равно! Ведь этот не жених, и ему не надо нравиться.