Иго любви

«Шли бы за барона!» — вдруг вспоминает она. И останавливается на пороге. Кровь отхлынула к сердцу. Ей больно. Чувство такое, как будто грязные пальцы смяли нежный цветок на ее глазах.

Барон деликатен. Увидав заплаканные глаза Веры, узнав о мигрени хозяйки, он хочет уйти. Вера удерживает его. Сейчас подадут самовар. Сейчас зажгут лампу.

— Вы опоздали, — ласково замечает она.

В этот день о войне не говорят. Барон показывает Вере карточные фокусы. И она начинает звонко смеяться.

— Хотите в дурачки?

— Ах, я не умею играть!.. Я непременно останусь в дурах…

В разгар игры внезапно входит Надежда Васильевна. Она в красивом капоте, в наколке, с горностаевой тальмой на плечах. Барон любезно целует ее руки и видит в измятом лице следы бессонной ночи. Она томно улыбается, ласково треплет по щеке дочь.

Куда делась живость Веры? Она вся съежилась внутренне. Лицо ее застыло. Мать просит крепкого чаю. Она бросает карты, хватает чашку. Чай слит. Самовар остыл. Звонок.

Глаза Веры на миг встречаются с глазами Надежды Васильевны. Принять или нет?.. Но почему у матери такое виноватое, растерянное выражение?

Из передней доносится красивый баритональный голос.

— Больна?.. Давно ли?..

— Вера!.. Поля!.. Проси… проси! — жалобно вскрикивает Надежда Васильевна, приподнимаясь в кресле.

Боже! Она ли это?.. Чужой голос. Чужое лицо…

Хлудов входит и с порога шлет любимой женщине пламенный взгляд.

Вот он…

Не надо ни признаний, ни доказательств. Один взгляд, которым они обменялись через комнату, объяснил все.

Вера испуганно оглянулась на гостя. Так и есть… Понял. Брови барона поднялись, и в глазах застыла насмешка.

Сухо кивнув Хлудову, опустив голову, Вера спешит из гостиной, чтоб заказать свежий самовар.

За дверью она остановилась, приложив руку к сердцу. В глазах потемнело. «Этот… актеришка?.. Ничтожество… Возможно ли?.. И сколько ему лет?..»

Так вот кто вытеснил ее из души матери!.. Вот с кем хочет она начать новую жизнь!..

Вера ловит себя на том, что истерически смеется, стоя в коридоре. Ей хочется закричать от рыданий, которые теснят грудь. Ей хочется убежать далеко-далеко от этого нового позора.

О, если бы умереть!

Две недели еще после этого открытия Вера живет, как в кошмаре. Она вся отдалась жгучим воспоминаниям, растравляющим рану ее сердца. Как сейчас встает перед нею лицо Хлудова, когда он в первый раз пришел на Пасху… Коварная Пелагея послала ее в гостиную. Она помнит, как вздрогнула Надежда Васильевна, увидев дочь. Она помнит, как мгновенно с ее помолодевшего, тревожно-прекрасного лица, каким Вера видела его только на сцене, — не в жизни, нет, — вдруг сбежали краски, вдруг ушла улыбка… Как странно взглянула на нее мать!.. «Я не звала тебя, Вера…» И голос прозвучал так устало и… враждебно… Да… Да!.. Вера долго тогда не могла отделаться от тяжелого впечатления и рассердилась на Полю. А Поля так ехидно усмехнулась… Так вот почему…

А воспоминания толпились опять…

Когда мамочка уезжала в мае с труппой товарищей-актеров, она была опять точь-в-точь такою же, как тогда, перед поездкой в Казань… «К любовнику…» — слышит она шипящий голос Пелагеи. И краска стыда заливает лицо Веры.

Она никогда теперь не смотрит в глаза матери, никогда не остается с нею наедине, кроме неизбежных и тягостных часов завтрака и ужина. Надежда Васильевна, к счастью, так полна собой, что не замечает душевных мук дочери. Раз только ей бросилось в глаза, что Вера похудела.

— Ты мало гуляешь, Верочка…

— Голова болит, мамочка…

— Вот… вот… это малокровие… Поди, погуляй!..

С чувством раскаяния Надежда Васильевна погладила точеное лицо Веры. Но материнская ласка на этот раз не дошла до оскорбленной души.

Не надо!.. Не надо ничего!

Развязка пододвинулась незаметно.

Надежда Васильевна всегда гуляла или каталась одна, в те часы, когда у Хлудова кончались репетиции.

В этот раз Надежда Васильевна опоздала к чаю, и судьба Веры решилась.

— Отчего вы так похудали? — спросил барон Веру.

Действительно, ее маленькое лицо совсем стаяло.

Жалость и нежность переполнили сердце барона. Неожиданно для себя он взял худенькую, прозрачную ручку и ласково погладил ее.

Вера истерически зарыдала. За минуту перед тем она не считала возможным вторично заплакать перед гостем. Но это было сильнее ее.

Барон испуганно кинулся к двери, притворил ее, подал Вере воды. Стуча зубами о стакан, она отпила глоток и оттолкнула его руку.

— Что случилось?

Она долго плакала, не объясняя. Потом бессвязно заговорила о покойном отце, которого так любила, о своем одиночестве.

— Мамочка всегда занята, — вдруг заспешила она, испугавшись своей откровенности. — А подруг у меня нет… Я никого не люблю… я не умею… объяснить… почему… Но я всегда одна… даже когда кругом люди и всем весело…

— Я также одинок, — грустно сказал барон. — Мои родители умерли, мои сестры — далеко. И товарищей у меня нет. Я… тоже не умею дружить с людьми… Застенчив я очень… оттого… Вот с вами мне легко…

Она с благодарностью взглянула на него.

— И мне легко с вами…

Он вдруг тяжело задышал, засопел, сам готовый заплакать от умиления. Вера испуганно вскинула на него ресницы.