Иго любви

Кстати о Самарине. Он у меня бывает, как и другие товарищи. Знаешь, когда он особенно выдвинулся? В Москву приезжали Каратыгин с женой как раз на Красной горке, когда я уже подала в отставку. Ставили Марию Стюарт Шиллера. Каратыгин играл лорда Лейчестера, жена его — Марию Стюарт, наша Львова-Синецкая — королеву Елизавету… Мортимера играл Самарин. И ты не можешь себе представить, как публика приняла нашего милого Жана!.. Его вызвали прежде, чем обоих Каратыгиных, и я была очень рада за него. Но… могу ли я забыть в этой роли пламенного Мочалова?.. Это была сама молодость, сама страсть…

Мочалов по-старому несет на своих плечах весь героический репертуар. Но… за его частой болезнью, многие роли его переходят к Самарину. И если тот — весь мощь, весь вдохновение, этот — сентиментальность и поэзия. Однако это нравится. Он имеет большой успех. Он добросовестно работает над ролями и наблюдает жизнь. Но… второго Мочалова у нас уже не будет. Дают ход теперь Немчинову. Тоже заменяет кое в чем Мочалова. Но он бесцветен. Это только полезность.

Ты, наверно, теперь забыла Садовникова и его прекрасные глаза?.. А ведь он — будущая знаменитость. Натуры в нем бездна. Темперамент огромный и большая усидчивость. Дирекция в восторге, что он вернулся. Публика любит его. И он удивительно разнообразен. Дали ему роли в водевилях. И оказывается, что никто — даже Живокини — лучше его не поет куплетов… А в провинции играл героические роли…

Ну, еще кого помнишь? Сережу Шуйского, нашего милого Добчинского! Он тоже выдвигается… Мужчины — таланты есть. Но женщины… Боже, какое безлюдье!.. Надя Рыкалова очень мила и образована, совсем барышня, но она годна только на комедии… Я слушала ее чтение не раз. А ей хотят дать дебют. И как муж сообщал мне по секрету, — ее прочат на трагические роли, а Прасковью Орлову думают перевести в Петербург. Видишь, Надя, какой прекрасный случай представляется тебе!.. С твоим именем, после твоих успехов, о которых так восторженно рассказывал Садовников, — дирекция примет тебя с распростертыми объятиями. Я пишу это с согласия мужа. Отвечай скорее! Не допускаю, чтобы ты колебалась теперь… Потом, со временем, и твоему талантливому мужу найдется место в труппе. Не скоро, конечно, дадут ход… Но ты-то выдвинешься сразу. Ты с первого выхода покоришь публику и станешь ее любимицей. Исполнится, наконец, моя заветная мечта видеть тебя в моих ролях.

Господь да хранит тебя! Жду ответа скорей…»

Письмо падает из рук Надежды Васильевны. Она глядит перед собой потемневшими глазами.

Всколыхнулись тени прошлого. Обступили забытые образы… Мочалов, Садовников… Опять видеться ежедневно?.. Опять волноваться, двоиться, страдать… томиться по невозможному, тянуться к недосягаемому?.. Опять терять себя, отнимать у творчества соки нервов и кровь сердца?.. Никогда!

А если бы даже она и уехала в Москву и поступила на сцену, не поддаваясь, конечно, своей, быть может, еще не угасшей страсти к Садовникову, — было бы это честно с ее стороны так оставить мужа — безвольного, опутанного долгами? Покинуть его в самую тяжелую пору его жизни?.. Как-никак, ведь это он спас ее в минуту отчаяния, когда она в страсти к Садовникову видела свою гибель и несчастие Верочки; когда в Мосолове она — слабая женщина — почувствовала своего рыцаря, в его нежной любви — мирную гавань. Пусть ее он обманул!.. Он бесхарактерен, а жизнь так жестока и коварна, полна такими соблазнами… Он Верочке остался нежным отцом… Заставить его теперь терзаться ревностью? Ведь он и так немало выстрадал из-за Садовникова… И никогда не попрекнул ее прошлым… В счастье и в несчастье она обещала быть ему верным товарищем. И своему слову она не изменит.

В тот же день она пишет Репиной, что благодарит ее за память, но — пока муж ее жив, — она никогда не будет на московской сцене.

— Приехал! Приехал! — кричит jeune premier Максимов, вбегая в гостиную Надежды Васильевны, и падает, задыхаясь, в кресло.

— Один?

— Да… Щепкин приедет после… Ой… отдышаться не могу!.. Сердце… сердце…

— Вы его видели?

— Как же… Как же! Видел издали… Сутулый такой… могучая грудь… плечи широкие… Лицо обрюзглое, правда… Но замечательное лицо!.. Верите ли?.. От волнения я чуть не упал на крыльце… А студентов, студентов… толпа!.. С утра ждали. Какой овацией встретили!.. Нет… не могу говорить…

Максимов слегка пришепетывает. Теперь этот недостаток слышен еще сильнее.

— Стаканчик воды, ради Бога!.. Не смейтесь… Я плачу от счастья…

— Ах, Боже мой! Разве я вас не понимаю!.. Вы посмотрите, какие у меня руки… Лед… Поля, дайте воды!.. А муж где?

— С ним в гостинице остался… А я к вам…

Он пьет, стуча зубами о стекло…

— Почему же вы-то не остались?.. Ведь вы с мужем хотели…

— Оробел, Надежда Васильевна… Ведь подумайте… Мочалов… Ребенком был, мечтал о нем… Можно сказать, эта мечта меня самого на сцену потянула… Там сейчас с Александром Ивановичем Микульский… Когда обед нынче? В три?..