Иго любви

— Не раньше! Пусть отдохнет с дороги… Голубчик мой… Сбегайте, взгляните, не пьян ли повар? Чтобы нам не осрамиться… Да труппу-то известите… чтобы в три часа в сборе вся была в театре!.. Возьмите дрожки…

Он уходит. Она из окна глядит ему вслед, машет платком… Потом бежит в спальню, кидается к зеркалу, мечется по комнате… Надо переодеться… Но что надеть?.. Все валится из рук…

Она без сил падает на стул, перед зеркалом. Удивленное, просветленное, счастливое глядит на нее оттуда ее совсем молодое лицо… Не такими ли влажными глазами, полными любви и благоговения, смотрела она на Мочалова шесть лет тому назад?

Вся труппа в сборе, когда в фойе входят Мосолов и Мочалов.

Надежда Васильевна идет навстречу и, грациозно склонясь в глубоком реверансе, точно перед принцем, — подает трагику букет.

— Благодарю вас, сударыня… Я очень…

Он смолкает… Дрогнули его веки. Глаза не могут оторваться от ее удивительных глаз.

Они говорят ему:

«Любовь моя… Моя первая, единственная, ничем не омраченная любовь…»

«Я вспомнил… Неужели ты?» — отвечает его загоревшийся взгляд.

Миг этот краток. Но многое всколыхнулось в дрогнувших душах. Пережита целая страница жизни в один краткий миг…

— Мы… кажется, встречались? — мягко спрашивает он, не отводя от нее вспыхнувших глаз.

И, как загипнотизированная, погружаясь взором в его зрачки, она отвечает:

— Да, Павел Степаныч… Я — Надежда Шубейкина… по мужу Мосолова…

Те же созвучья слов… Те же созвучья чувств… Все вернулось…

Его губы задрожали… Он что-то еще хотел спросить…

Краска мгновенно обжигает лицо Надежды Васильевны, и длинные ресницы опускаются.

Неожиданно и как-то неловко Мочалов целует ее руку, которую она пробует отдернуть.

Она поднимает голову. Муж стоит за спиной трагика и внимательно глядит на нее.

Слава Богу!.. Окружили Мочалова, представляются ему… Как сердце колотится!.. Что такое лопочет Максимов?.. Она вдруг громко, истерически смеется.

— Ты себя с головой выдаешь, — шепчет ей муж.

— Что такое?

Но он уже говорит с гостем. Ведет его к выходу. Пора обедать.

Надежда Васильевна как в чаду. Лицо счастливое, глаза сияют. Ответы ее рассеянны. Голос утомленный, полон неги… «Точно целовалась всю ночь», — думает Мосолов, сдерживая с трудом накипающую ревность.

За обедом Надежда Васильевна сидит рядом с гостем, как хозяйка труппы, и угощает его с той же робкой, влюбленной улыбкой. Никогда Мосолов не видал у своей жены такой трогательной застенчивости… Он сидит против нее и ловит каждое изменение в ее лице; ловит быстрые, горячие взгляды, которыми они обмениваются… Так они знали друг друга?.. И кто знает, что было между ними?.. Какова?.. Хоть бы словечком обмолвилась!..

Но ужас, который он чувствует перед уродливым ликом собственной ревности, заставляет его цепляться за возможные оправдания… Мочалов — гений… Не каждый день встречаешь таких… Засияешь поневоле… Вон Микульский двух слов связать сейчас не может, а на что речист!.. Максимов — этот совсем поглупел, точно школьник на экзамене… и тоже влюбленными глазами глядит… Передохнув, Мосолов начинает поддерживать разговор. Задача нелегкая. Мочалов удивительно молчалив… Все обрадовались остроумию Мосолова, раздается женский смех… Вдруг он ловит взгляд жены, обращенный к гостю.

— А соусу еще не хотите ли? — спрашивает она его с такой сдержанной нежностью, точно говорит:

«Неужели ты меня не забыл?»

И опять когти ревности впились в сердце Мосолова. Даже больно дышать.

«Ну, хорошо… Положим, она его обожала, как и все москвичи… А он-то сам почему смутился, увидав ее?»

Вот поднялся Микульский, говорит тост. Все встали.

Мочалов тоже медленно поднимается. Его брови хмурятся. Опустил глаза. Что-то напряженное, почти страдающее в полуулыбке красивых губ… «До чего застенчив!» — с умилением думает Надежда Васильевна. Теперь ей кажется, что он мало изменился, несмотря на отек лица и мешки под глазами. Черты все так же красивы. Так же вдохновенны огромные глаза. Чуть заметна седина на висках и в черных волосах, живописно обрамляющих высокий лоб.

— Ура! — кричит Мосолов вслед за всеми. Он ни слова не слышал, все на жену глядел.

Шумно отодвинули стулья, идут чокаться с Мочаловым за его здоровье, за его успех. Он протягивает Надежде Васильевне свой стакан…

«И как глядит!.. Глаза вдвое больше стали… Точно любовник на сцене…» — с трепетом думает Мосолов.

Она пригубила и ставит стакан на стол. Трагик улыбается. Его лицо действительно прекрасно сейчас, словно моложе стало вдруг лет на десять.

— Надо пить, — говорит он. И просит, и приказывает в одно время и голосом и взглядом.

«Неужели выпьет?.. Так и есть… Пьет!.. Пьет до дна… В первый раз…»

Почему-то именно эта мелочь всего больнее поражает Мосолова. Он срывает салфетку и с злобной силой ставит свой стакан на стол. Стакан треснул. Вино потекло…

«Как кровь…» — в суеверном ужасе думает Мосолов, расширенным взором следя за алой струйкой, стекающей на пол.