Иголка любви

Оля подумала над предложением.

— Я люблю утречком встать, открыть все окна, чтоб ветер в квартире…

— Вы за сколько сдаете?

— Чего!.. Ну как это можно! Я пускаю бесплатно. Ну вот… чтобы ветер. Сварить кофе и пить его у окна и курить первую сигарету.

Олю кольнула зависть.

— Но, говорят, он действует на сердце и нервы.

— Глупости! Глупости! Я ведь жив!

— Да, вы меня убеждаете.

Старикан спохватился, пригладился, стариковскую спрятал сварливость.

— То, что вы любите, всегда надо делать, — сказал он интимно.

Оля поглядела на дедушку с интересом. С выраженьем ума он сидел перед нею, саблезубый старик, вдохновенный и страстный, красиво шел дым из тонких ноздрей, было много мыслей и рассуждений, и легкий загар был, и красивые запонки, был неукротимый старик, чуть-чуть слезновато-мутновато обессмысленный длиннющей погоней за жизнью, присел аккуратно на краешек к чужой молодости, щас очарует. Но все равно он был живой и загорелый и слегка выпучивал глаза, скрывая склероз. И сидел на лавочке. А Гоголь стоял навечно — голова и плечи — стянуто вниз в рюмочку, нечем сидеть. Гоголь в рюмочке. Гоголь-моголь. Был бледный, глаза были ямы, ничего не скрывал. И все смеялись над ним, проходя, и дергали его за нос, чтоб стало щекотно внутри. А старика никто не дергал. Ты уляжешься в тепленькую ямку, старик, сладко протянешь ножонки, а он…

— Кофе очень полезен, — сказал надерганный старик.

— Полезен кофе?

— Полезен.

— Кофе полезен?

— Полезен!! — Он взвизгнул, чтоб сдвинуть беседу. — Я покупаю кофе с запасом.

— С запасом?

— С запасом. Чтоб надолго.

— Чтобы надолго? С запасом?

— Я беру килограмм. Запасаюсь.

— Килограмм кофе?

— Вы думаете, что это много?

— Килограмм?

— Для любителя? Для ценителя? Это пустяк! Это миг! Вы смеетесь!

— Я не смеюсь, — удивилась тупая Оля.

— Я кладу пол чайной ложки сахара в кофеварку, вы понимаете?

— Ну понимаю.

— И три, нет, четыре ложки кофе.

Оля забылась, стала тереть свои ноги, раскачиваясь и мучаясь подлой скукой беседы, не зная, в каком месте приличней всего прервать разговор и схватить старикашку за нос.

Старика потрясло, как она сама себя гладит, он задохнулся, обиделся, примолк, заволновался.

— Ну а что еще вы любите? — вяло спросила.

В смятении забегали слезные глазки, краем взгляда схватил белого Гоголя.

— Ну, естественно, книги, культуру!

Оля чуть напряглась и пукнула.

Темно-бурой волной залило стариковские щеки.

— Книги люблю. Поэтов. Прозаиков.

— Вы слышали, я пукнула, — напомнила Оля.

— Я должен много читать, — сказал старик.

— Для чего? — отозвалась побежденная.

— О! Это… это…

— Секрет? — догадалась бедняжка.

— Отчасти секрет. — Старик нежно засветился, побеждая ее, втягивая в свой таинственный мир, молодую, пустую и наглую.

— Ну, какой ваш секрет? Для чего вам знать культуру и книги?

— Для кругозора.

— Ну и секрет.

— Я следователь! — крикнул старик, трепеща.

Задрожала звонкая птичка в платане. Сказала какой-то пустяк и заснула.

— Вы следователь?

— Да, да. Я сразу заметил, что вы выделяетесь среди прочих девиц.

— Ах, ну это да.

— Чем-то необычным. В вас что-то необычное. — И он опять выпучил глаза. Как будто иногда ему что-то показывали. Попугать.

— Следователь, да, я следователь. О, сколько следствий!

Сухощавый и властный старик-следователь.

Немцы как раз прошлепали мимо. Одетые во все наше, укрощенные навсегда, сытые, только речь их чуть-чуть тревожила. Кольнуло тем юным фашистом.

— Вы следователь по военным делам?

— Было и это. Но больше — по шпионам.

— По шпионам?

— Ну да. По предателям родины.

Оля заморгала, впервые глядя на всего старика. Он был тверд под взглядом, скромен, свеж.

— Где же они… то есть где вы их добываете… как это… как вы их различаете?

— Работа, — устало он простонал.

— Ну… и много их?

— Я не хочу омрачать ваш светлый…

— Ум? — подсказала Оля.

— При чем здесь ум?! Ваш светлый отдых.

— Не бойтесь.

— Это тайна.

— Ну не надо.

— Ну хорошо, я скажу. Да, много. Вас устраивает такой ответ?

Оля опять на него посмотрела, очень сильно, чтоб хорошо рассмотреть существо. Глаза существа отдавали металлом дверных ручек. Моментально во рту появился привкус металла.

— Как вы их различаете?

— Милая девочка, милая девочка, как вы еще плохо знаете жизнь.

— Боже мой! — поразилась Оля. — Разве жизнь можно знать?

Старик радостно захохотал. Оля увидела язык, желтый от никотина.

— Мило, мило. Жизнь можно узнать, если… множество лет ты проводишь допросы.

— Я однажды уже проводила допрос, — хмуро сказала Оля.

— Да. Их надо всегда проводить. Предателей родины выявить — вот вам задача.

— Скажите, пожалуйста, — засомневалась Оля. — А в чем их было предательство?

— Было и есть, — поправил старик и шепотом: — Их и сейчас сколько угодно.

— И здесь? — изумилась Оля.

Следователь слегка кивнул ей, интимно, как когда говорил, что делайте все, что нравится.

— Как же тут можно предать! Тут море! — волновалась Оля.

— Мерзавцев хватает, — ответил старик. — Они выдали иностранцам наши тайны.

— За деньги?

— Бывает, за деньги. Бывает, из ненависти.

— Какие тайны на море? — тоскливо не понимала.

— Вам не понять, — отрезал старик.

— Ну а как же вы их ловите?