Иголка любви

Как же стол обойти с вечерними игроками?

— Добрый вечер.

— Здравствуйте, вас и не видно совсем.

— А где Костя?

— А я вот он. Я у них выиграл.

— Так им и надо.

Черная Гала ушла от игры, ударила карты о землю.

Галина мать:

— Гала, не обижайся, ты выиграешь.

— Пусть эта уходит! — приказала Гала.

— Ухожу, — испугалась Оля. — Играй, Гала, в дурачка.

А Костя выбежал из-за стола и пошел с Олей, взял за руку даже.

— Она пришла, и мы не играем, — показала черная Гала.

— Гала, Гала, — ласкается мать. — Какие у тебя волосики беленькие. Хочешь сказку?

— Хочу быль.

— Ну, слушай про быль.

— Про страшное!

— Будет про страшное.

— Пойдем ко мне поезда смотреть? — сказал Костя.

— Мне нельзя в хозяйские комнаты. Я отдыхающая, — ответила Оля.

— Со мной разрешат! Мама, мама, я отдыхающей Оле поезда покажу!

— Покажи! — из глубины дома.

— Слышала? Ну пошли в мою комнату.

Пошли в его комнату. Комната в ковриках. Милая у окошка кроватка.

— А где же твой стол?

— А зачем он мне нужен? Я у мамы кушаю, в зале.

— У тебя окошко прямо в пропасть глядит.

— Пускай.

— Ты не боишься? А ночью?

— Ночью ж там темно.

— А зимой? Когда ветер? Зимой тебе страшно?

— Не-а. Я к маме уйду спать, пускай он тут дует один.

— Вместе с мамой? В одной кровати?

— Я маму обниму, пускай у ней головка не болит от ветра, и потом мы спим.

— У мамы головка болит от ветра?

— Потому что шумит. Тогда болела от фабрики. Она работала на фабрике. Они на этой фабрике людей только губят! У них там шумно, и у мамы испортилась головка. Стала болеть и кричать. Ей давали таблетки, но она ушла от них. Правильно! Пускай шум убирают тогда!

Из-за стенки:

— Костя, Костя, ты что там говоришь?

— Я говорю, что они тебе головку сломали!

— Не говори такого!

— А пусть они не шумят тогда! А то они людей гробят.

— А где же твои паровозы? — громко сказала Оля.

— Вот они. В этой коробке. Надо дорогу собрать. Давай собирать.

— Давай.

Собрали дорогу.

— Теперь ставь вагончики. Дай я сам!

— А светофоры?

— Вот у меня светофоры. Поехали!

— Что ж ты на красный-то едешь?

— Ты не понимаешь! Поехали! Внимание! Следующая станция Сочи!

— Подождите, я опоздала в свой девятый вагон!

— Мы не можем ждать. Догоняйте на самолете!

Оля — ж-ж-ж — полетела догонять.

— Ура! Мы вас догнали.

— Стоянка три минуты.

— Мы успели. Уселись. Поехали.

— Следующая станция Сочи!

Тала вошла:

— Мы рапанов вывариваем. Костя, пойдем смотреть.

— Костя, не ходи, они очень воняют.

— Пойдем, их достают из ракушек, они завитками.

— Воняют, — сказала Оля.

Костя сказал:

— Я не пойду, я этих рапанов сто раз видел.

Тала сказала:

— Я буду играть.

— Играй, Тала, — сказала Оля.

— Пусть эта уйдет, тогда я буду играть.

— Ну, это уж нет, — рассердилась Оля. — Сама уходи. К своим тарапанам.

— Ты что, она ж маленькая! — изумился Костя. — Ей надо играть.

— Ах так! Ну и играй со своей Талой.

— Я быстро! Поехали! Следующая станция Сочи!

А ночью пошел в уборную, Оля шаги узнала, включила свет, лежит, он поскребся в сарайчик.

— Ну зайди.

— Ты лежишь одна и не спишь.

— А ты ляг со мной, полежи, я усну.

— Мама будет искать.

— У меня головка болит.

— Сильно болит?

— Да.

Он заволновался, не знает, как быть. Топчется, босиком, в одних трусах.

— Я свет потушу, твоя мама не догадается.

Встала, потушила свет. Повела его за руку. Положила к себе.

— Нас заругают, — сказал мальчик.

— Нет, — сказала она.

— Тебя будут ругать, — догадался он.

— Это ничего, — сказала Оля.

Тогда он обнял ее за шею:

— Сейчас перестанет головка.

Мигом уснул.

Она лежала тихонько, чтоб не спугнуть, потом немного подвинула его руку со своего горла, чтоб было можно дышать, и лежала так, сторожила, как он спит, щекотно ей в шею. Чуть-чуть отодвинулась от него — очень горячее тело (перекупался, начало простуды). Он заплакал во сне, схватил ее сильно, до удивления, чтоб близко была. Больше не отодвигалась.

Утром не поняла — грохот, обвал — мы падаем в пропасть? Дом наш за ночь сполз и повис над бездной? Спасают имущество с риском? Смотрит — рядом с ней спит чужой мальчик, рот приоткрыт, подрагивает от усердия сна. Бледненький, странно ведь — южный ребенок, а бледненький, зеленоватый какой-то.

— Детка мой, сынка моя! Бросил ты бедную маму! Постелька твоя холодная стоит одна без тебя навсегда!

«А который час?» — Оля посмотрела: половина пятого.

— Костя, проснись, тебя ищут.

— Может, он куда забежал?

— Да куда же он забежит в пять утра? Украли ребенка. Черные здесь рыскали мужики!

— Надо еще поискать. Вдруг он в уборной?

— Только что были! Ну что вы такое! Нигде его нету! Нигде!

— Костя, проснись, твоя мама кричит.

— Сердце мне вырвали, звери! Деньги возьмите, все забирайте, отдайте ребенка!

— Костя, сейчас же проснись!

Оля его ущипнула. Она страшно рассердилась — вся улица проснулась, один он спит.

— Отдайте хоть мертвого! Тельце родное отдайте! Хоть волосочки, что там осталось от него — все отдам, золото есть, отдайте мне хоть волосочки!

— Костя, как дам сейчас! Ну-ка проснись!

И вдруг все затихло. «Все смотрят сюда», — она поняла и закрыла глаза.

— Спят. Обои. Целые.

— Боже мой! Пустите меня.

— Постойте, постойте здесь, не кидайтесь так, они не убегут.