Иголка любви

— Мама, а я и не сплю! Я нарочно лежу, чтобы ты меня нашла.

— Ой, мой ребенок, мой бедный, собачонок ты, как твой отец! Сучка, вылазь, ну-ка вылазь! Не лежи рядом с ним! И ты сам отодвинься.

— Мама, я не вылезу, ты будешь драться.

— Буду.

— Мама, а у Оли головка болела.

— Убью ее на х…

Костя захныкал:

— Она еще спит.

— Пусть глаза откроет сейчас же!

Оля открыла глаза.

— Я тебя убивать не буду. Ради того, что ребенок нашелся живой. Ты не молчи, не смотри на меня так. Я с тобой сделаю культурно, даже бить я тебя не буду.

Олю связали.

— А я думаю, что она паровозиками играется…

— Знаете что, что ее вязать-то? Нас же много, и так отведем.

Стали развязывать. Разозлились — туго стянули узлы, трудно развязывать, дали парочку тумаков.

— И молчит, ты смотри, молчит! Еще смотрит!

— А что она сделала?

— Как это?!

— Нас спросят, что она сделала?

— Она лежала с ребенком. Тем более с таким. Ладно, там разберутся.

— Скажем: лежала с ребенком. Повели.

— Прощай, Костя!

— На тебе светофорчик!

— Я тебе дам ей отдавать светофорчики! А ты не смей с ним прощаться! Прощаться они еще будут! Прощальники!

Она оглянулась прощально, нечаянно увидела ту женщину с киселем. Та глазами глядела на Олю, как ребенок на бабочку. Вспомнила вкус земляники. Горячие плечи подруги.

Вели в милицию, но на полдороге бросили, всем хотелось уже на море. Одна Гала пыталась вести ее в милицию, дрожа и темнея от гнева. Но Галу оторвали от Оли и оттащили, молчащую от непосильной ярости.

Только лягалась, чтобы вести Олю дальше, в тюрьму.

Мне чаще скучно, а интересно всегда рядом со страхом.

Переоделась в туалете на морском вокзале. Решила жить без кровати.

Вышла в порт, посмотреть на теплоходы, увидела, что кафе «Ротонду» уже открыли, захотела кофе выпить и вспомнила, что все деньги оставила в сумке в камере. Пошла обратно, стала искать свою ячейку, нашла, стала код вспоминать, пока вспомнила, крутила ручку, дверца взяла и отошла… все вещи украли, только что было с собой — купальник в мешочке и пятьдесят копеек. Пошла опять в порт, теплоход стоял белый, матросы глядели вниз, Оля вверх. Зашла в «Ротонду», дайте мне кофе по-восточному.

— Пятьдесят копеек.

— Пожалуйста.

Грек закопал кофейницу в горячий песок. Греку жарко. Горько пахнет его одеколон. Оля взяла кофе, пошла в круглую комнату-башню. Горьковатый грек пошел следом, чуть-чуть включил музыку.

— С пляжа? — кивнул на ее мешочек с купальником.

— С пляжа, — кивнула она.

— Сильно ныряли?

— Почему? — удивилась она.

— Щеки ободрали.

— А, да! — прыгнула неудачно.

— Мидии на камнях. Острые как бритвы.

— Да, я знаю, — сказала Оля греку. — Спасибо вам.

За соседним столом компания: женщина с дочкой двенадцати лет и двое молодых мужчин. Девочке скучно, мокро после купания, ей кофе не дают — рано, купили конфет. Она развернула конфеты, достала фольгу, накрутила на пальцы. Тот, что постарше из молодых мужчин, глядит на девочкины пальцы.

— Вам нравятся мои пальцы? — сказала капризная девочка.

— Ты как будто какая-нибудь экстравагантная модница, — сказал молодой мужчина.

— Какие когти! — испугалась женщина-мать.

— Тебе страшно? — нацелилась девочка серебряными ножами.

Мать робеет перед красавицей дочерью, отодвинулась от когтей:

— Убери.

— Мне скучно.

— Ну поиграй. Вон еще девочка…

— Ах, что вы! — испуганно тот молодой человек, что постарше.

Когтистой красавице надоело кокетничать с молодыми мужчинами, навела серебристые пальцы в грудку новенькой девочке, босоногой, полной армянке. Та ахнула, засмеялась и к ним побежала, колыхаясь, вскрикивая восхищенно, шлепая крошечными пятками. Молодой мужчина постарше слегка отвернулся.

— Как тебя звать, девочка? — спросила мать красавицы.

— Лейла. Я тоже так хочу. — Протянула волнисто-бескостные пальчики.

Молодой мужчина постарше закрыл глаза, напряг плечи — через него потянулась, встала впритык, отодвинуться некуда. Молодой человек испугался, что от нее пахнет рыбой. А от нее ничем не пахло. Горячим песком немного.

— Дай, а? — подставила пальчик с мольбой.

Красавица немного нахмурилась, потом, так и быть, сняла один коготь со стройного мизинца, надела на самый большой Лейлин палец.

— Дай еще!

— Больше не дам! — Красавица была жадной.

— Так мало.

— Ну хорошо, возьми… — постепенно развернула еще четыре новые конфеты, накрутила фольгу на Лейлину лапку.

Та опять ахнула — теперь у нее у самой такое сверкание.

Всякий раз, как красавица прикасалась к полной девочке, молодой мужчина постарше слегка содрогался, хотя сам был прижат всей ее толщиной к спинке стула.

— Как они славно играют, — сказала женщина-мать. — Ты в каком классе, девочка?

Лейла сжалась, понимающе опустила длинные глаза, знала, что у нее уже все настоящее.

— В третьем.

Мать красавицы немного испугалась, оглядела Лейлу украдкой. Красавица горячо объясняла, как делать серебряные пальцы. Молодые мужчины молчали.

Девочкам стало мало здесь, они встали, пошли от взрослых, стали хохотать и шевелить пальцами.