Иголка в стоге сена

Кто-нибудь из воеводских молодцов поднимет на одного из наших плеть или скажет мерзость, стерпеть которую казаку все равно, что от Христа отречься. А ответим обидчику по заслуге — все ляхи набросятся на нас, как собаки на медведя.

Так что, когда Воевода к месту драки поспеет, от нашей троицы останутся лишь кровавые лоскуты на снегу!

— Чтобы никто из стражи не затеял ссоры, я буду рядом с вами, — сказал Дмитрий, — при мне жолнежи не посмеют вас тронуть!

— Гляди, боярин, чтобы они тебя первого не тронули мечом! — криво улыбнулся Тур. — У Воеводы велик соблазн тебя убить, а поимку татя приписать своему племяннику. Тем более, что мертвый ты не будешь загораживать его родичу дорогу к княжне!

Не сердись, брат москаль, но у нас веры шляхте нет! И в Самборе нас ничего не ждет, кроме смерти…

— Будь у Воеводы желание расправиться с вами, ему было бы проще убить вас здесь, а не тащить за собой в Самбор, — урезонил казака Бутурлин, — сами подумайте! Там будет Великий Князь с вооруженной свитой, а при них польской страже не с руки задирать моих людей!

Побратимы задумчиво умолкли. Дмитрию на какой-то миг почудилось, что его слова возымели действие, во всяком случае, Тур внял уговорам. Но в эту минуту стражник, ведущий в поводу коня Волкича, выехал вперед, обогнав казаков, и пленный тать поравнялся с ними.

— Ну что, олухи чубатые, — злорадно ухмыльнулся он, — кто был прав? Послушайся вы меня, были бы нынче на воле и при деньгах. А так плететесь за своим московитом, как бараны на бойню! Его-то Воевода с миром отпустит, а вы свои дни закончите, на плахе. А чтобы он наверняка не помиловал вас, я расскажу ему про добро, отнятое вами у меня!

— Только посмей сказать ему о золоте! — процедил сквозь зубы Газда. — Пожалеешь о том, что на свет родился!

— Ну, и что ты мне сделаешь? — подлил масла в огонь тать. — Саблей зарубишь? Изволь, сделай милость! Меня в Самборе лютая смерть ждет, так уж лучше принять смерть по-быстрому, чем долго под пытками сдыхать! Но и убив меня, ты, глупый варвар, свою шкуру не спасешь. За убийство ценного свидетеля тебя по головке не погладят: не на кол сядешь, так на дыбе порвут!

— Ты не уразумел меня, тать, — с подкупающей лаской в голосе произнес Газда, — я не стану рубить тебя саблей. Если ты проболтаешься Воеводе о том, что было, и он присудит нам с братьями плаху, я испрошу у него для себя одну милость: право быть твоим палачом. Вот тогда ты узнаешь, что такое настоящая мука!

Самборские каты — мастаки лишь кости ломать да вешать. А я с тебя и шкуру сдеру заживо, и рассолом со всех сторон окроплю, по турецкому обычаю, прямо как козленка, что на вертеле жарят!

А когда я с тобой закончу, мне и своя смертушка не страшна будет, потому как чистой останется совесть моя перед братьями и перед Богом! Подумай об этом, душегубина, прежде чем пасть перед Воеводой открыть решишься!

Слова казака согнали с лица Волкича ухмылку, и оно стало растерянным и жалким. В тоне, с коим они были сказаны, и в глазах Газды было нечто, заставившее Волкича поверить, что степняк не шутит.

Возможно, тать нашелся бы с ответом, но в этот миг страж, ведущий под уздцы его лошадь, натянул поводья, и она рванулась вперед, выбросив из-под копыт пушистое облачко снега.

— Ты что, впрямь, стал бы его пытать? — удивленно взглянул на Газду Бутурлин.

— Нужен он мне больно! — брезгливо сплюнул на снег казак. — Так, попугал немного, чтобы язык держал за зубами. Да вот не знаю, поможет ли…

— Еще одна причина прорываться в лес, — проронил Тур. — Если сия тварь расскажет Воеводе об утаенном золоте, нам точно не сносить голов…

— Но и до леса вам не дойти, вы все погибнете… — с болью выдохнул Дмитрий. — Я не хочу сего!

— Не хочет он! — возмущенно фыркнул, бросая на него неприязненный взгляд, Чуприна. — Ну, так сделай что-нибудь для нашего спасения! А то ведь навел беду, а теперь хочешь в стороне отстояться со своей скорбью!

— Ты знаешь, что это не так, — пропустил Бутурлин мимо слуха наглый тон, Чуприны, — я пытаюсь вам помочь, да только вы не хотите меня слушать!

— Тур прав, пока тать не проболтался, нам нужно бежать, — подвел итог спору Газда. — Нынче у нас есть хотя бы малый шанс обрести волю, а в Самборе, в каменном мешке и того не будет!

— Ты говоришь, есть малый шанс обрести волю, Петр? — выдохнул с болью Бутурлин. — Да нет его вовсе, и ты об этом не хуже моего знаешь! Вас всего трое, а у Воеводы — полсотни стражников. В Самборе я еще могу побороться за ваши жизни, а здесь, в чистом поле, мне вас не отстоять!

Тур, ты здесь старше и опытнее всех. Скажи хоть ты своим побратимам, что так нельзя!..

— Что ты хочешь, чтобы я им сказал? — поднял на него пристальный взгляд старый казак. — Что мы сложим головы, пробиваясь к лесу? Да, быть может, ты и прав, но, по мне, лучше пасть в бою вольным человеком, чем умереть на плахе, даже не пытаясь освободиться.