Иголка в стоге сена

Путь к спасению был отрезан, тать очутился в западне. Проклиная всех и вся, он погнал Вороного вдоль частокола в отчаянной попытке отыскать в нем какую-нибудь брешь.

Со всех сторон к Волкичу бежали стражники. Одного из жолнежей, схватившего его коня за узду, тать пнул в лицо сапогом, другого — огрел плетью.

Но Волкич уже нашел то, что искал. В одном месте частокол был намного ниже, чем в других, и это давало разбойнику шанс вырваться на свободу.

Давя конем всех, кто вставал на его пути, он помчался к облюбованной им бреши. Тать не знал, возьмет ли Вороной преграду, но сознавал, что другого пути к спасению у него нет.

Тем временем шум на постоялом дворе разрастался. Разбуженный переполохом, из своего ночного убежища показался Воевода. Не проспавшись от хмеля, он едва понимал, что происходит, но громче всех кричал, распекая жолнежей за неповоротливость.

В считанные мгновения постоялый двор был на ногах. Но одного из постояльцев не пришлось будить, поскольку он и не думал смыкать глаз этой ночью.

Затаившись в отведенной ему избе, фон Велль ждал минуты, когда пленный тать обретет свободу. И услыхав долетающие со двора крики, он понял, что у Волкича что-то пошло не так с побегом.

Как всегда в минуты опасности, сознание Командора работало безотказно. Волкич не должен был вновь попасть в руки Воеводы, и тевтонец принял решение убить татя. Рывком поднявшись с устланного шкурами ложа, он взял самострел, колчан со стрелами и поспешил на улицу.

Увиденное там едва ли обрадовало рыцаря. Волкич гонял на взмыленном коне по подворью, уворачиваясь от Воеводиных жолнежей и сшибая их с ног. Видя, что у него нет шансов вырваться из западни, Руперт натянул рычагом тетиву самострела и вложил в желобок тяжелую, каленую стрелу.

«Даже если он преодолеет изгородь, жолнежи его настигнут! — пронеслось в мозгу фон Велля. — Что ж, придется вернуть деньги шведам!..»

Командор вскинул оружие, целясь в спину своего подопечного.

Волкич брал разгон, собираясь преодолеть последнее препятствие, отделяющее его от воли. Руперт понял: еще миг — и пускать стрелу будет поздно.

Он плавно нажал рычаг спускового механизма. Глухо щелкнул стопор, басовито взвыла тетива, и стрела, со свистом пронзая морозный воздух, рванулась к цели.

Волкичу так и не удалось птицей перелететь гребень частокола. В миг, когда Вороной отталкивался копытами от земли, в шею его наездника с хрустом вошла стрела.

Удар был так силен, что наконечник стрелы раздробил татю шейные позвонки, вырвал язык и вышел наружу меж зубов, словно змеиное жало.

Жгучая боль пронзила беглеца, лишив его сил. Словно сноп, поваленный бурей, он рухнул наземь, захлебываясь собственной кровью. Плоть была ему больше не подвластна, Волкич не чуял ни рук, ни ног, словно голова была отделена от остального тела.

Он лежал на снегу, словно большая нелепая кукла, и по лицу его пробегала смертная судорога. Зубы татя стучали о наконечник стрелы, зрячий глаз, налитый кровью, казалось, готов был выпрыгнуть из глазницы от переполняющего его ужаса.

Взором, обращенным в ад, Волкич видел длинные вереницы убитых им людей. Зарезанные и расчлененные, со снятой кожей и вырванными глазами, они надвигались на татя из багровой тьмы, протягивали к нему изуродованные руки.

А впереди всех жуткая в своей наготе шествовала Настасья Колычева, заживо сожженная Волкичем в собственном доме.

Огонь обезобразил лицо былой красавицы, но Волкич сразу же узнал ее. Только теперь улыбка Настасьи больше походила на оскал, а глаза пылали жаждой отмщения.

От ее взора татя прошиб холодный пот. Он уже знал, как поступит с ним бывшая любовь. Сухая, словно сожженная ветка, рука, медленно поднялась, указуя на своего убийцу скрюченным пальцем.

До Волкича долетел ее смех. Хриплый, но в то же время пронзительный, он вначале звучал тихо, но вскоре стал нарастать. Вторя ему, захохотали другие мертвецы, радующиеся скорой расправе над своим мучителем.

Смех Настасьи перешел в призывный клич, и, повинуясь ему, орда убиенных ринулась на Волкича со всех сторон. Все, кого он приносил в жертву Тьме, теперь сами терзали его зубами и ногтями, рвали и растаскивали по частям.

В отчаянии он возопил, моля своих покровителей о спасении, но ответом ему были лишь зубовный скрежет да злорадный смех мертвецов…

…Боярин так и не дождался подмоги. Утратив способность мучить и убивать, он потерял ценность в глазах Тьмы, и она отвернулась от него, как отворачивалась от множества других негодяев, закончивших свой земной путь.

Жуткий, исполненный ужаса вопль огласил мрачные глубины преисподней, но никто не откликнулся на него и не пришел Волкичу на помощь. Демоны предали своего слугу.

Глава 51

Дмитрий Бутурлин проснулся от громких криков, долетавших со двора. Почуяв неладное, он прицепил к поясу саблю и поспешил на улицу.

Худшие из опасений боярина оправдались. Волкич, каким-то чудом избавившись от пут, носился по двору на взмыленном коне и выискивал место, где можно было бы перемахнуть частокол.