Иголка в стоге сена

— Кого ты хочешь обмануть? — презрительно поморщился Кшиштоф. — Я уже знаю, что ворота татю открыл ваш дружок, тот, что лежит во дворе с перерезанным горлом. С чего бы вам их запирать?!

— Чуприна, вправду, открыл Волку ворота, — тихо отрозвался Тур, — и веревки ему он тоже развязал. Благодарность татя вы видели…

— А вы, значит, решили, наперекор своему дружку, водворить его в оковы? — недоверчиво усмехнулся Воевода. — Один выпускает, другой ловит, как будто вы все — не из одной шайки!

— К чему спрашивать, если не веришь ни одному нашему слову? — горько усмехнулся бледный, как полотно, Тур. — К чему нам врать тебе?

— Спрашивать вас или нет, я буду решать сам! — рявкнул Кшиштоф, возмущенный дерзостью старого бунтовщика. — Ишь чего вздумал — меня учить!

— Ты, и впрямь, повременил бы с расспросами, Воевода, — прервал его Бутурлин, — я должен перевязать руку Газде. Рана глубокая, если ее не закрыть, он истечет кровью.

— Что ж, перевязывай, если ты ему задолжал! — фыркнул старый поляк. — А меня уволь! Довольно уже того, что я терплю подле себя эту братию вместо того, чтобы вздернуть ее на первом попавшемся дубе!

— Гнев — плохой советчик, Воевода! — Дмитрий извлек из поясной сумки лоскут чистой ткани и наложил ее на плечо казака. — Поразмысли сам, для чего моим людям было вступать в драку с Волкичем, если они действовали сообща?

— А почему тот, рыжий, взялся ему помогать? — возразил Кшиштоф.

— Волкич еще в дороге упращивал нас отпустить его на волю, — ответил за боярина Газда, — золото сулил и все такое. Чуприна никогда с жадностью совладать не мог, вот и поддался на уговоры…

— А вы, значит, не поддались! — всплеснул ладонями Самборский Владыка.

— Не поддались! — голос Газды звучал тихо, но твердо. — Тебе, Воевода, похоже, неведомо, что кроме шляхетской чести есть еще и казацкая честь. И вступить в сговор с таким, как Волкич, для казака все равно, что от веры или матери отречься! Чуприна недолго был в казаках, быть может, потому и не усвоил сию истину…

— Если вы хотели остановить татя, то почему не разбудили стражу, а пытались связать его сами? — не сдавался Воевода.

— Да потому, что хотели уйти сей ночью! — не выдержал Газда. — А разбуди мы жолнежей, нам пришлось бы тащиться за тобой в Самбор.

— Верно, пришлось бы! — согласился Воевода. — А вы что же, разбойничьи души, хотели от меня в лес улепетнуть?

— Хотели, — простонал, морщась от боли, Тур, — не серчай, Воевода, но мы шляхетским клятвам верить не приучены.

Хоть ты и пообещал, что по приезде в замок не причинишь нам вреда, у нас были опасения, что не сдержишь слова.

Вот мы и решили в леса уйти, от греха подальше…

— Ах, вы! — едва не задохнулся от гнева Кшиштоф. — Скажи, боярин, ты знал, что они замыслили побег?

— Знал, — честно признался Бутурлин.

— Выходит, ты был в сговоре с ними?

— Помнишь наш разговор в дороге, Воевода? Я просил тебя отпустить сих людей на свободу, а ты отказал мне, сославшись на то, что они-де опасны для Польской Державы.

У нас на Руси говорят: «Что посеешь, то и пожнешь». Ты отнесся к ним с недоверием, они заплатили тебе тем же…

— Ты еще смеешь сравнивать меня с этим сбродом?! — вышел из себя старый рыцарь. — Да, я вправе не доверять разбойникам и смутьянам, но чтобы бунтовщики не доверяли слову шляхтича?! Да, удивил ты меня, боярин, крепко удивил!!!

Бурная речь Воеводы была прервана появлением седоусого жолнежа, несущего в руках увесистый кожаный кошель.

— Вельможный пан, это было на поясе у мертвого татя, — сообщил он Воеводе, отдав ему свою находку, — похоже, перед побегом кто-то снабдил его деньгами. Еще вчера при нем не было мошны…

Воевода рассупонил кошель, полный серебренников, и его налитые кровью глаза впились взглядом в Бутурлина.

— Как ты это объяснишь, боярин? — процедил он сквозь зубы. — Откуда у сего висельника взялись московские деньги?

— Хочешь сказать, что я ссудил его гривнами? — горько усмехнулся Дмитрий. — Полно, Воевода! Ты и сам знаешь, что при мне не было никаких денег, ни польских, ни московских…

— При тебе, может, не было, а вот при твоих подручных кое-что могло и быть, — предположил Кшиштоф. — Ну-ка, жолнежи, обыщите пожитки степняков. Бьюсь об заклад, там найдется немало любопытного!

Двое стражников, старый и молодой, поспешили исполнить повеление Воеводы. Не прошло и пяти минут, как они вновь появились в конюшне, неся в руках седельные сумки казаков.

— Не скажешь, что там? — полюбопытствовал Воевода, указуя на кожаный мех Газды.

Не дожидаясь ответа, он перевернул мех вниз горловиной, и на землю посыпались браслеты и серьги, золотые и серебряные монеты.

Отпираться было бесполезно, да Бутурлин и не хотел сего. Ложь рождает недоверие, сию истину он усвоил еще из уроков Отца Алексия. Посему Дмитрий решил, что будет говорить правду, даже если это пойдет ему во вред.

— Отчего же не сказать? — ответил он Воеводе. — Это скарб, отнятый мной у Волкича.

— Вот как! — крякнул старый поляк. — А ведомо ли тебе, боярин, что всякое добро, отнятое у разбойников, должно быть возвращено в королевскую казну?

— Ведомо, — кивнул Бутурлин.