Игорь-якорь

«Наверно, Колобок был в машинном», — подумал Игорь. Колобком между собой моряки «Черноморска» называли капитана. Называли любя, за то, что он быстро ходил, почти бегал и успевал чуть не одновременно побывать во всех уголках корабля, знать всё, что делается на «Черноморске».

«Да, — думал Игорь, — смотрел, наверно, капитан подземное царство Стёпы и теперь будет драить его на мостике».

Думая так, он машинально проверил, застёгнут ли на все пуговицы, остра ли складка на брюках и блестят ли ботинки. При этом Игорь поправил на голове фуражку, выпрямился, стараясь принять именно тот вид, который называется лихим морским шиком.

Южные сумерки коротки, и вечер уже сдал вахту ночи. Капитан и механик подошли к самым дверям рубки, когда Игоря вдруг с невероятной силой что-то подняло на воздух, оглушив и ослепив.

В это же мгновение Фёдор Фёдорович услышал воющий звук реактивного самолёта, точно звон тысяч вдребезги разбиваемых стёкол; яркая вспышка заставила инстинктивно зажмуриться, и тут же его сбило с ног и отбросило к поручням мостика.

Что же до Шапкина, то он вообще не помнил, как всё произошло: он почувствовал удар и сразу потерял сознание.

19. Строчки, не смытые водой

В Софии Наталия Ивановна получила наконец в руки дневник Ивана. Но ведь Иванов много…

Не всё можно было прочитать в этой тронутой временем и водой тетрадке, где многие строчки совсем смылись. Но как же забилось материнское сердце, когда она увидела родные, такие знакомые ей буквы Иванова почерка! Ведь почерк, как внешность человека, как голос, как походка, редко бывает совсем одинаковым у людей. А Наталии Ивановне не пришлось даже разбирать частично смытые, исчезнувшие слова дневника. В музее, где он хранился, всё, что поддавалось расшифровке, переписали, перепечатали и хранили как реликвию, вместе с оригиналом дневника советского офицера по имени Иван.

Что можно было заключить по этим отрывочным словам и строчкам?

Иван писал о бое речного корабля Дунайской флотилии с налетевшими на него фашистами. Около десяти фашистских бомбардировщиков в пикирующем полёте ринулись на небольшой катер-охотник. В дневнике можно было прочитать отдельные фразы о том, как счетверённый пулемёт «максим» подбил один из самолётов противника. И ещё можно было понять, что командир корабля был убит, борты катера разворочены. После неравного боя с противником корабль, видимо, остался на плаву, но Иван писал, что могут быть всякие неожиданности…

И ещё в этом дневнике были строчки, чёткие, не тронутые временем и водой, но читала их Наталия Ивановна с трудом — слёзы застилали глаза.

«Я не знаю, чем кончится для меня война — писал Иван. — Буду ли я жив? Но сейчас я думаю не об этом. Сейчас я думаю и как никогда чувствую безмерную мою любовь к маме, которая учила меня не только ходить, правильно держать ложку, складывать буквы в слова. Мама учила меня доброте, любви к людям, к Родине. Если есть во мне что-то хорошее — в характере, привычках, отношении к людям и долгу, — этим я прежде всего обязан маме и отцу. Как же я люблю вас, дорогие мои! И здесь, вдалеке от вас, любовь к вам помогает мне не бояться опасностей, быть достойным смелых, прекрасных людей, которые окружают меня. Очень жалею, что мне нужно расстаться с ними. Сегодня получен приказ перейти на…»

Дальше вода начисто смыла чернила и даже разрушила бумагу.

Но дело было не только в этом. Иван не называл корабль, на котором он находился, не было в дневнике названий населённых пунктов и даже имён людей — его товарищей по оружию. Иван умел хранить военную тайну и понимал, что его дневник может попасть в руки врага.

Вот почему ничего точного об Иване Смирнове дневник этот рассказать не мог. Ясно было одно: писал его Иван (то, что он Смирнов, узнали в музее только от Наталии Ивановны). Можно было предположить, что Иван перешёл на другой корабль, а может быть, в морскую пехоту. Но где пропал без вести, жив ли, погиб ли, продолжало оставаться тайной.

20. Бомбежка

Первой мыслью Игоря, когда его оглушило и ослепило, было: «Не потерять сознание». Но мысль эта промелькнула в одно только мгновение, а в следующее мгновение ему стало как-то тепло, хорошо, спокойно, почудилась мама, и затем он вообще перестал что-либо чувствовать и ощущать.

Игорь очнулся на палубе. Должно быть, он в какое-то мгновение успел выбежать из рубки, а затем его, так же как Фёдора Фёдоровича, сбросило вниз.

Теперь он сидел, прислонившись к шлюпке, будто вот так решил отдохнуть, облокотившись о борт спасательного ботика.

В небе ревели самолёты, вокруг грохали взрывы, и темнота ночи сменялась ярчайшими вспышками, а затем снова как бы опускался чёрный занавес, закрывая всё вокруг.

Игорь подумал: «Вывели из строя электростанцию, разбили аккумуляторы. Теперь, наверно, и рация не работает. Захотят — потопят, как котят. И SOS дать нельзя».

У него нестерпимо болел затылок. Хотелось лечь на палубу и заснуть.