Когда человек уходит из явского мира, на какое-то мгновение он оказывается на перепутье времени и пространства и может соприкоснуться с иными местами и временами, совершенно друг от друга отдалёнными. Они вспыхивают в сознании, подобно искрам, и человек всеми мыслями и душой оказывается в ином бытии, куда его вдруг заносит ветер времени, причудливо перемешивающий в своём необычном кручении настоящее, прошлое и будущее… И тогда сын может узреть своего отца совсем молодым, а дед может узреть внука, который появится на свет после его ухода в навь.
– Не силой, а волной посылай клинок, – слышит Игорь наставление своего дядьки Ольга. – Одной силы на всё сражение, которое может быть долгим, не хватит, да и мощь удара будет не та, помни всегда рубя, любя, иль строя, что наибольшая сила в триединстве яви, нави и прави. Вот это уже лепше, но ещё лёгкости нет должной…
– Вуйко, а ты меня и волхованию обучишь? – вопрошает шестилетний княжич.
– Волхованию, брат Ингард, должен волхв учить, да и, как рёк мой отец, а твой дед по матери, волшебство даётся богами, а в учении волхвами многомудрыми только развивается, так что сперва выяснить надо, есть ли в человеке жилка кудесная, – степенно отвечает дядька, вкладывая клинок в ножны. – Вот через лето отец Велесдар начнёт с тобой учёбу, там и поглядим…
Потом пошли образы учения у Велесдара, один из них, самый яркий, Ингард запомнил на всю жизнь, потому что он узрел своего отца Рарога, которого не помнил. Мало того, он зрел давнее прошлое очами отца, ещё совсем молодого, на время будто переселившись в его тело. Видения были яркими и живыми, только вокруг людей и предметов мелькали бесчисленные цветные не то шарики, не то пузырьки. А голоса звучали не со стороны, а как будто в нём, в Игоре, который сейчас был молодым князем Рарогом, идущим к причалу, сжимая в руке странного деревянного человечка.
Деревянного человечка… Игорь вспомнил себя с этим оберегом, с которым он не расставался с детства, и ясно узрел, как отдал человечка Рода малому Свену на его годовщину…
В этот миг цветных шариков-пузырьков, похожих на огромные глазчатые бусины, стало так много, что они скрыли всю картину, тело резанула страшная боль, и наступила тьма.
Тревожно было Селезню, человеку, которому доверил свою любимую жену и свою дочь князь Игорь. В этот раз, покидая гостеприимное подворье, князь отчего-то напомнил ему про его обязанности охоронца, чего прежде никогда не бывало, да и старый сотник Борич вёл себя странно, – шептал чего-то, какие-то числа, всё оглядывался по сторонам, будто ждал чего-то или искал… Неясная тревога всё более разгоралась внутри невидимым огнём. Наконец, Селезень не выдержал, оседлал коня и кликнул двоих воинов, остальным повелел быть настороже, а ещё двоим влезть на высокие дерева, где были для этого обустроены специальные гнёзда для лучников и наблюдателей и глядеть в оба.
Дорога, по которой ушёл отряд князя, была знакома до последнего пня и промоины. Двигались споро, но глядели внимательно, не тратя времени на разговоры и стараясь не создавать лишнего шума. Впереди загалдели вороны, и сердце неприятно заныло. Тут, отродясь, не бывало столько воронья. Разум ещё ничего толком не говорил, а воинское чутьё уже похолодило душу, разделив единым взмахом тихое и мирное прошлое и лихое, с запахом близкой смерти, настоящее. Поторопили коней, и вскоре в скупых, почти не пробивающихся сквозь полог туч лучах заходящего солнца узрели впереди, где дорога проходила через большую поляну, человеческие тела. Воины спешились и, ведя на поводу коней, встревоженных запахом крови, осторожно двинулись, ступая среди трупов людей и нескольких лошадей.
– Селезень, гляди! О, боже правый! – хрипло воскликнул один из спутников, указывая вверх. Шагах в семи от дороги на двух берёзах с обломанными ветвями висели остатки человеческой плоти, крепко привязанные к белым стволам, обильно политым кровью. Все замерли; испуганные людьми вороны неохотно отлетели и уселись на ближайшие деревья и кусты. Наступила тяжкая тишина, и только теперь пришло полное осознание случившегося. Опытным воинам не нужны были слова, чтобы понять, что здесь произошло. Вдруг Селезню почудился слабый стон. Осторожно повернувшись и сделав несколько шагов, увидел тело, перевернул и не сразу узнал княжеского сотника. Левое ухо его было отрублено начисто, а через щеку и уста пролегла кровавая рана, шея и грудь тоже были в крови, от носа почти ничего не осталось. Не верилось, что после такого человек может остаться жив. Но стон, совсем тихий, повторился.
– Быстро рубите жердины, носилки делайте из конской попоны и меж двух коней крепите, отвезёте к волхву, он на заимке недалече отсюда, скорее! – повелел старший охоронец своим воинам. Один метнулся за жердинами, молодой воин готовил сыромятные ремни, чтобы вязать носилки, а сам Селезень, достав из своей перемётной сумы воинскую смесь и нарезанную полосами мягкую крапивную холстину, присыпал раны сотника и сноровисто перевязал их, потом стянул с коня попону. Сработали быстро, но тьма уже почти сгустилась.