Игорь. Корень Рода

– Может, стоило запереться в подворье и попытаться продержаться до подхода наших? – неуверенно спросил один из трёх киевских дружинников, что ехал рядом со старшим.

– Хм, наших, говоришь, а это кого? – ответил как всегда кратко Селезень.

– Так киян же, мы, как-никак, охоронцы княжеской сотни! – возмущённо молвил молодой киевский дружинник.

– Ага, охоронцы, а ничего, что нам, лепше чем кому, ведомо, кто настоящая мать княжича Святослава? – снова вопросом ответил старший охоронец.

– Ну, тогда к древлянскому князю под защиту идти надобно, – не сдавался молодой воин.

– А кто князя Игоря и наших с тобой сотоварищей во главе с сотником насмерть посёк? Тут земля древлянская, вряд ли воины чужие к сему руку приложили, – снова ответил Селезень, и добавил: – На десяток больше положить, или меньше, то, разумею, для тех, кто князя умертвил, совсем не важно.

Отряд приблизился к небольшому броду через лесную речушку. Селезень подозвал Мотыля и что-то ему сказал. Старый воин кивнул и поспешил в голову унылой вереницы из нескольких возов, поведя караван дальше. И только последний воз, в котором сидела Любава, остался, охраняемый тремя воинами во главе с Селезнем. Когда караван скрылся в темноте леса, и звук конских шагов и скрипа колёс растаял средь шелеста затяжного дождя, старший махнул рукой, и возница, войдя в брод, развернул воз и осторожно поехал по руслу речушки вслед за тремя воинами вверх по течению, чтобы не оставалось никаких следов.

Едва засерело утро в сыром лесу, продрогшем от дождя, который всё лил и лил, как у ворот высокой изгороди тенями выросли варяжские воины во главе с Чеканом. Они ступали осторожно, оставив коней на олесье. Тишина и запах гари сразу насторожили воинов, они заторопились, попробовали налечь на ворота, и те вдруг легко открылись. Вместо великолепного трёхъярусного терема очам предстало дымящееся пепелище.

– Как так, кто же их упредить мог? Мы ведь только своих убитых и раненых отвезли, и сразу сюда? – удивлённо вертел округлой головой в волчьей шапке крепкий варяг из вильцев.

– Коль терема более нет, так хоть в конюшне обсохнем да отогреемся, она уцелела, – предложил высокий и худой полусотник.

– Я тебя сейчас отогрею плетью промеж лопаток, Жердяй! – рассерженно рыкнул на него Чекан. – Видишь, следы от обоза, хоть и почти размытые, за ночь он далеко не ушёл, может в какой веси от дождя хоронится. По следам, в погоню! – приказал он полусотнику. – Как настигнете, никого в живых не оставлять, коней да возы заберёте – и в Искоростень, на наше подворье, уразумел?

– А ты куда, Чекан? – растерянно вопросил долговязый полусотник.

– Я в Киев, всё, пошевеливайтесь, и помни, никого! – и Чекан с шестью крепкими охоронцами ускакал прочь.

Глава одиннадцатая Огненное сватовство

Свенельд вошёл в покои Ольги, что случалось крайне редко, и тяжко опустился на лаву. Лик его был бледен, сильные руки с рыжеватыми волосками над костяшками пальцев слегка подрагивали. Воевода молчал. Ольга ещё в ночной шёлковой сорочке с небольшими строчками красных обережных узоров по вороту и подолу, впилась в вошедшего встревоженным взором. Зрелое, но ещё сохранявшее статность тело, внутренне затрепетало.

– Что?.. – сдавленным от страха и волнения голосом не то прошептала, не то проговорила княгиня.

– Всё, – кратко молвил воевода и поднял, наконец, на княгиню очи, янтарная глубина которых потускнела и словно сомкнулась, не отражая никаких чувств.

Ольга, помолчав некоторое время, вдруг разом обмякла и обессилено опустилась на резное ложе, на очах её выступили слёзы.

– Что ж мы с тобою, Свен, сотворили, это ведь грех смертный, не замолить теперь, грех, грех…. – сильное тело жены сотрясалось от рыданий.

– Ты же сама мне рекла, что поклялся Он извести папских людей в Киеве и Искоростени под корень, а пастора повесить, как в своё время дядька Ольг Энгельштайна в Искоростени вздёрнул, забыла? – жёстко молвил Свенельд, постепенно овладевая собой. Встав с лавы, воевода присел на ложе рядом с Ольгой и принялся успокаивающе поглаживать её простоволосую голову, рамена, покатую спину, при этом речь его стала тоже мягкой и успокаивающей. – К тому ж подозревать он стал про нас с тобой, любая, нельзя более тянуть было, ты ж разумная, сама всё ведаешь. Зато теперь сына забрать из Новгородчины сможешь, при тебе будет расти малец, как мечтала.

В сей миг оба поглядели друг на друга, и Ольга тихо прошептала, прервав рыдания:

– А… Она? – Княгиня помолчала. – И что, ежели проболтаются верховоды искоростенские или те пришлые варяги, слух по Киеву поползёт, который и без того уже начал, будто туман, вокруг терема клубиться? – отирая слёзы небольшим мягким платом из древесной шерсти, уже больше деловито спросила Ольга.