Игорь Северянин

Последнее обстоятельство говорит за то, что ранняя смерть Гофмана, быть может, лишила нас незаурядного поэтического дарования».

Василий Васильевич Каменский, поэт-кубофутурист, один из первых русских лётчиков, посвятил стихотворение «Карусель» из книги «Звучаль веснеянки» (1918):

Игорю Северянину — твоему песнеянству

Карусель — улица — кружаль — блестинки
Блестель — улица — сажаль — конинки
Цветель — улица — бежаль — летинки
Вертель — улица — смежаль — свистинки
Весель — улица — ножаль — путинки.

Северянин не раз напоминал, что поэт сродни соловью, «сероптичке», сочиняющей «соловьизы» («Чары соловья», 1923). Высоко чтивший Оскара Уайльда, он, безусловно, восхищался его сказкой «Соловей и роза». Немаловажно и то, что о Константине Фофанове говорили как об «умолкнувшем соловье». «Трагический соловей» — так назвал Северянин свой очерк о Евгении Константиновне Мравинской, по сцене — Мравиной, сводной сестре Александры Михайловны Коллонтай.

«И в пенье бестенденциозном» поэта современники отмечали — «соловьиное простодушие», например, по словам Александра Дроздова, у Северянина «можно сыскать стихи той кисейной нежности, на которую он большой мастер...». «Поэт кружевных настроений» — так озаглавила свою статью К. Хршановская в газете «Наша речь».

В рецензии Александра Бахраха (подпись «А. Б.») на книгу «Трагический соловей» повторялся довод прежних критиков, не ценивших особый талант поэта. Для Бахраха Северянин «во время оно закончил делать своё, ценное. Ныне регресс превратился в падение. <...> Всё те же надоевшие нюансы, фиоли, фиорды, фиаско, рессоры, вервэна — Шопена, снова то же старое, затасканное самовосхваление: “я — соловей, я так чудесен”...». По мнению Бахраха, «времена меняются, земля вертится, гибнут цари и царства... а Игорь Северянин в полном и упрямом противоречии с природой безнадёжно остаётся на своём старом засиженном месте».

Несмотря на то, что с момента написания книги до её издания прошло пять лет, рецензент воспринимал стихи в издании 1923 года вообще как анахронизм: «Северянина-поэта, подлинного поэта, было жалко. От Северянина-виршеслагателя, автора книги поэз “Соловей” делается нудно, уныло». Совсем иначе воспринимал стихи этого периода эстонский поэт, затем профессор русской литературы Вальмар Адамс. В 1918 году он был редактором газеты «Молот» и часто встречался с Северяниным, о котором дружески вспоминал: «...как он писал стихи! За обеденным столом, во время беседы, экспромтом, — ведь это, что ни говори, биологическое чудо. А какой голос! Однажды в грозу он читал мне стихи под каким-то подобием античного бельведера, уж не помню где, — так он перекрывал гром! Или, случалось, после обеда он сидел у камина и пел одну за другой оперные арии — в доме стены тряслись».

Трудно не согласиться с мнением Александра Бахраха о некоторых анахронизмах в стихах сборника:

«...Сегодня — гречневая каша,
А завтра — свежая икра!..

Таким образом и вчера, и сегодня, и завтра — всё приносится в его поэзию с полки гастрономической лавки или из парфюмерного магазина. Открываешь книгу и просто не верится, что на ней пометка “1923”.

<...> Северянина-поэта, подлинного поэта было жалко».

Однако для многих читателей эти страницы наполнялись ностальгическим желанием сохранить память о прошлом, о молодости, о благополучии рядового человека, разрушенном силами истории. Для них Северянин увековечил «лучшие времена» и продолжал навевать «сон золотой»: «Он длится, терпкий сон былого...» Да, нелепо звучит строка «Народ, жуя ржаные гренки...». Но она написана не только ради звучной аллитерации: ржаные гренки — это чёрные сухари, которые были хлебом голодного времени. Изящное имя, данное им, иронический подтекст стихов — всё это раскрывало реальную жизнь в её диссонансе.

«Падучая стремнина»

Своим бесчисленным «влюбленьям» поэт посвятил множество стихов и автобиографические поэмы и романы. В 1922 году Северянин пишет в довольно редком жанре два автобиографических романа в стихах: «Падучая стремнина» и «Колокола собора чувств», в которых отражает этапы своей биографии и летопись сердечной жизни.

Поводом к написанию самого раннего автобиографического романа Игоря Северянина (1922, январь) было полученное осенью 1921 года, после четырнадцатилетней (или двенадцатилетней?) разлуки, письмо от Златы. Она разыскала поэта через берлинскую редакцию газеты «Голос России», прочитав в ней «Поэзу отчаянья». Возобновилась переписка, затем они увиделись вновь в Берлине осенью 1922 года. Эти встречи вызывали ревность его жены Фелиссы Круут.