Игорь Северянин

Этот диссонанс между старым и новым проиллюстрирован цитатами из стихотворения «Дифирамб». Значительно глубже и доказательнее тезис об эволюции творчества Северянина развит в большой статье «Поэт кружевных настроений». Автор хорошо знает русскую-литературу 1910-х годов и вспоминает, как Сологуб писал: «Появление Северянина — это воистину нечаянная радость в серой мгле северного дня». А когда футуристы «увидели в нём своего верховного идола, — «нет, он не ваш, не будущий, — он — наш настоящий, — запротестовал известный критик Измайлов, — он сквозной и лёгкий отразил пороки, уродства, изломы нашей “тринадцатиэтажной” культуры, “гнилой, как рокфор”, над ним синеющее наше небо и с ним смеющийся классический Пан». Размышляя, почему рядом с «молитвенной чистотой и верностью» уживается «вероломная страсть», К. Хршановская восклицает: «Сколько противоречий! Сколько “напевных опьянений”, надуманно-непривычных слов: лесофея, грёзэр, грёзофарс, павлиньевно, олетнено и т. д.». В заключение подчёркнуто обновление его поэзии, «очищение страданием»: «Всё ненужное, наносное, резкое, черезчур бравурное смыто, сглажено, унесено временем. — Остался большой талант, и его миниатюры-стихотворения, кружевные, лёгкие, как предутренний весенний сон, — как “мороженое из сирени”, как эхо нашей молодости».

В Кишинёве Северянин вновь встретился с «северянистками». Он знакомится с Лидией Рыковой, которая страстно влюбляется в поэта. Здесь весной состоялось знакомство с Викторией Шей де Вандт, написаны циклы стихотворений «Виорель», «Тина в ключе». «Вёсен всех былых весенней», «Неземная по-земному бьётся / Вешняя — предсмертная! — гроза».

Кишинёвская газета «Бессарабское слово» опубликовала стихотворение «Грусть радости» с посвящением «В. Шей де Вандт, моей невесте»:

О, девушка, отверженная всеми
За что-то там, свершённое семьёй,
Мы встретимся в условленное время
Пред нашею излюбленной скамьёй!
................................................................
Газель моя, подстреленная злыми!
Подснежник бессарабский — виорель!
Виктория! И грустно это имя,
Как вешняя плакучая свирель.

В цикле «Виорель» десять стихотворений, девять датированы апрелем—маем 1933 года. Это лирический дневник увлечённого чувствами поэта:

Мне любо, обнявши тебя, приподнять
И, стоя, почувствовать вес твой.
Такой невесомый, что трудно понять,
Как сделался воздух невестой...

Поэт воспевает «глаза цвета золотой марсалы», «милые уста», но его настроение не идиллическое: «Упорны в

стремленьях своих северяне...» Горечь расставанья для него равна потере смысла жизни:

Всю жизнь искать, — найти под старость
И вынужденно отложить...
Я чувствую слепую ярость:
Что значит жизнь без права жить?!

Но надо сделать поправку на то, что перед нами «лирический ироник». Через месяц, вернувшись в Дубровник на виллу «Флора мира», Игорь Северянин написал своеобразную исповедь:

Итак, в три месяца — три моря,
Три женщины и три любви.
Не слишком ли? Как ни лови,
Безумец, счастья, кроме горя
Ты не познаешь ничего.
В глубинах сердца твоего
Мечте почила неизменность,
И ряд земных твоих измен —
Не прегрешенье, а неценность:
Мгновенный плен — извечный плен...

Три женщины, вероятно, Ирина Борман у Балтийского моря, Валентина Берникова у Адриатического и Виктория Шей де Вандт у Чёрного...

И при этом поэт продолжал выступать, зарабатывая деньги для длительной зимовки в Тойле с Фелиссой и жившим на попечении бабушки сыном Вакхом.

Вечер Лидии Липковской

В марте 1933 года состоялся поэзовечер Северянина в зале городского управления Кишинёва. В апреле он выезжает в поездку по Молдавии, Румынии и Югославии.

Ещё 22 июня 1925 года Игорь Северянин сообщал Августе Барановой: «В Берлине виделся почти ежедневно с Липковской, и Лидия Яковлевна предложила мне в октябре устроить совместно с нею концерты в Париже и Бессарабии, где она постоянно живёт. Мне это весьма улыбается».