Из телефона слева доносится лепет, восточноевропейское невнятное бормотание.
– София? София, останься со мной! – Звонок прерывается, и Ной еще раз выкрикивает ее имя.
Разговор Мэгги длится еще минуту или две, и им ничего не остается, как стоять и слушать, как плачет маленький мальчик на другом конце света.
–
– Я знаю, малыш. Я знаю, и ты очень скоро будешь дома.
–
Телефон Мэгги щелкает, замолкает, и темнота возвращается на обочину.
45
Первый игрок
До конца маршрута оставалось больше двухсот миль, а атмосфера в машине накалилась до предела.
Сара сидит впереди из-за боли в ногах, а Ной, Бретт и Мэгги прячутся сзади. Мэгги не в восторге от этого, но плюс по крайней мере в тепле от тел рядом. Пассажиры вымокли, печка в машине не работает, и в отсыревшем салоне холодно. Здесь воняет заплесневелым хлебом или поганками под гниющим деревом, а пружины впиваются ей в бедра.
Они в пути почти час. Напряжение, десятикратно усиленное физическим дискомфортом, становится невыносимым. Мэгги больше не может этого терпеть.
– Слушайте, если кто-нибудь хочет мне что-то сказать, пусть выскажется.
Ей кажется, они не ответят, но к ее удивлению, подает голос Сара.
– Ты соврала. – Она не поворачивается к ней. – Мы все слышали телефонный разговор.
Все то раздражение, что копилось в Мэгги, выливается во вспышку ярости.
– Джексон – мой сын! Я вынашивала его девять месяцев, и я родила его. Он мой!
– Мы этого не знаем, – вмешивается Бретт. – Мы все слышали, как он просился к маме и папе.
Мэгги делает движение, как будто хочет отойти от него, но она зажата между его правым плечом и дверцей, и ей ничего не остается, как только рычать в его сторону.
– Вы ни черта обо мне не знаете! Ни один из вас! Как вы смеете меня осуждать?
– Никто тебя не осуждает, – успокаивает Линда, – но согласись: если посмотреть со стороны, не кажется, что ты была с с нами честна. Так Джексон твой сын или нет?
– Я не обязана вам ничего объяснять, – отрезает Мэгги, и между ними вновь воцаряется молчание.
Следовало бы догадаться, что в такой момент Джексон захочет быть со своими приемными родителями, со своими ближайшими родственниками, но его слова после всего того, через что Мэгги пришлось пройти, режут ее, как осколком разбитой бутылки, и боль проникает все глубже. Она прижимается правым виском к холодному дребезжащему стеклу и смотрит в темноту.
– Мне было шестнадцать, когда я забеременела, – тихо признается она. – Они не могли иметь детей. Шон и Кэролайн. Это… родители Джексона. Не знаю, сколько попыток они предприняли, но одну процедуру усыновления они уже точно прошли, только в последний момент биологическая мать передумала. Они уже купили полный набор новорожденного, когда узнали об этом. Можете себе представить, каково это?
– Да, – кивает Сара. – Я могу представить.
– Вскоре после того, как я забеременела, мне пришлось бросить школу, – продолжает Мэгги. – Моя беременность была… – Глубокий, судорожный вздох. – Скажем так, она стала достоянием общественности. Я получила столько оскорблений, что мне пришлось удалиться из всех соцсетей. Мне слали сообщения, обзывали меня шлюхой и проституткой, советовали мне покончить с собой. Отец выгнал меня из дома. Долгое время моя семья ничего не хотела обо мне знать. Я познакомилась с Шоном и Кэролайн через агентство, и они покрыли мои расходы на жизнь в обмен на соглашение об усыновлении. Я переехала в эту дерьмовую однокомнатную квартирку в центре соседнего Сент-Пола. Я осталась без друзей. Мне даже поговорить не с кем.
– Мэгги… – Это Ной, и до нее доходит, что она впервые слышит свое имя, произнесенное с акцентом, и поэтому оно так красиво звучит. – Ты ничего нам не должна.
Она продолжает, вытирая глаза тыльной стороной ладони: