Игра Джеральда

Осознание того, что она втягивает в себя только воздух и ничего более, остановило ее. В стакане Джеральда еще осталась вода, но кончик ее самодельной соломинки уже не мог касаться ее. Покрывало потемнело от влаги в том месте, на которое капала вода.

«Я могу выпить то, что осталось. Я могу. Я думаю, что смогу вытянуть шею еще немного дальше, чтобы сделать еще несколько глотков воды. Думаю, что смогу. Я знаю, что смогу».

Джесси знала это, попозже она попробует сделать это. Хотя жажда не была полностью удовлетворена, но все же она чувствовала себя намного лучше как физически, так и морально. Она острее мыслила, да и повеселела.

Она поняла, что рада тому, что в стакане оставалось хоть немного воды. Два глотка воды через размокшую соломинку, возможно, не сотрут разницу между положением прикованной к постели жертвы и нахождением выхода из этого положения — положения между жизнью и смертью, — но эти два глотка могут занять ее мысли, когда и если она снова впадет в уныние. В конце концов приближается ночь, рядом лежит мертвый муж, и, похоже, ей придется ночевать здесь.

Не очень-то привлекательная перспектива, особенно если добавить голодную бродячую собаку, которая также находится где-то рядом, но Джесси почувствовала, что она все равно засыпает. Она попыталась обдумать причины, по которым ей нужно было бы бороться с подступающей дремотой, но не нашла ни одной достаточно убедительной. Даже то, что, когда она проснется, ее руки онемеют до локтей, не показалось ей достаточно важным. Она сможет просто повращать ими, пока кровообращение снова не восстановится. Конечно, это будет не очень приятно, но Джесси не сомневалась в своей способности сделать это.

«К тому же во сне к тебе может прийти какая-нибудь умная мысль, дорогая, — заметила Женушка Белингейм. — В романах именно так и происходит».

— Может быть, ты сможешь что-нибудь придумать, — ответила Джесси. — До сих пор у тебя это неплохо получалось.

Джесси улеглась поудобнее, отодвинув подушку плечами подальше. Плечи болели, руки (особенно левая) мучительно ныли, а мышцы живота дрожали от напряжения, ведь они поддерживали ее в сидячем положении достаточно долго, пока она пила воду через соломинку, но она все равно чувствовала странное удовлетворение. Джесси находилась в мире и согласии с собой.

«Удовлетворение? Как ты можешь чувствовать удовлетворение? Твой муж мертв, и ты тоже сыграла в этом определенную роль, Джесси. Считаешь себя снабженной всем необходимым? Ты думала о том, как будет выглядеть эта ситуация в глазах констебля Тигардена? Как ты думаешь, сколько времени ему понадобится, чтобы позвонить в полицейский участок? Тридцать секунд? Может быть, сорок? Здесь, в деревне, они думают несколько медленнее — может быть, ему понадобится целых две минуты».

Ей нечего было возразить. Это была чистая правда.

«Так как же ты можешь чувствовать удовлетворение, Джесси? Как можно чувствовать удовлетворение в данной ситуации?»

Джесси не знала этого, но это было действительно так. Чувство успокоения, охватившее ее, было таким глубоким, как снежные сугробы, нанесенные мартовским ветром на северо-востоке, и таким же теплым, как пуховая перина. Джесси подозревала, что в основном это чувство вызвано чисто физическими причинами: если вы умирали от жажды, то полстакана воды вполне могли удовлетворить вас.

Но была сторона и чисто психологическая. Десять лет назад. Джесси неохотно рассталась с должностью подменного учителя под давлением упорных (возможно, безжалостных — в данном случае это наиболее подходящее слово) логических доводов Джеральда. Он зарабатывал почти сто тысяч долларов в год. Рядом с этой суммой ее пять или семь тысяч казались просто мизерными. Они вызывали только раздражение. Когда приходило время платить налоги, налоговая инспекция забирала большую их часть, в потом рылась в их финансовых книгах в поисках остальной части ее заработка.