Игра Джеральда

Джесси сжала кулаки и осторожно подтянулась вверх, морщась от боли в запястьях и саднящей колющей боли в спине, вызванной движением. «В основном эти боль — результат попытки вырвать руки из наручников, — подумала она. — В этом нужно винить только себя, дорогая, и никого больше».

Снова залаяла собака. Каждый раз пронзительный лай барабанной дробью отдавался в ушах Джесси, и она поняла, что именно этот звук поднял ее на поверхность и вытащил из сна, когда она уже была готова снова нырнуть в снящийся ей кошмар. Месторасположение звука подсказало ей, что собака уже не в доме. Джесси обрадовалась, что пес покинул дом, но она была в замешательстве. Возможно, собака чувствовала себя несколько неуютно в доме, после стольких проведенных дней на воле. Эта мысль не была лишена некоторого смысла… впрочем, как и многое другое в подобной ситуации.

«Соберись с мыслями, Джесс», — посоветовала она сама себе, и, может быть, именно это она и делала. Панический ужас и беспричинный стыд, испытываемый ею во сне, растворились. Даже сон сам по себе, казалось, испарился, приобретая странное качество передержанной в проявителе фотографии. Вскоре она поняла, что сон полностью уйдет. При пробуждении сны кажутся коконами, покинутыми мотыльками, или раскрытыми раковинами, оставленными моллюсками. Бывали времена, когда эта амнезия — если это действительно была она — поражала ее своей печальной безысходностью. Но только не сейчас. Никогда в жизни Джесси не принимала ее с такой радостью и полнотой.

«Да это и не важно, — подумала она. — Ведь это только сон. Я говорю об этих головах, высовывающихся из других голов. Говорят, что сны очень символичны, конечно, я знаю это, кажется, и в этом сне должно быть какое-то символическое значение… может быть, даже какая-то истина. И даже если и не это, то теперь мне кажется, что я знаю и понимаю, почему ударила Вилла, когда он подшутил надо мной в тот день. Нора Калиган несомненно затрепетала бы от радости — она квалифицировала бы это как прорыв. Возможно, так и есть. Но это все же не поможет мне выбраться из этого проклятого дома, ставшего тюрьмой, но все-таки это мое высшее достижение. Может быть, кто-то не согласен со мной?»

Ни Руфь, ни Хозяюшка не ответили; НЛО-голоса также молчали. Единственный ответ раздался из ее живота, который чертовски сожалел, что такое случилось, но все-таки заставлял протестовать остатки ужина продолжительным, громким урчанием. Забавно… но завтра будет совсем не до смеха. К тому же снова подступала жажда, и Джесси не питала никаких иллюзий на тот счет, что оставшихся двух глотков воды хватит ненадолго.

«Я должна сконцентрироваться — просто необходимо сделать это. Проблема не в еде, дай не в воде тоже. Сейчас эти вещи значат не больше, чем то, почему я ударила Вилла в день его девятилетия. Проблема в том, как я…»

Ее мысли прервались, взорвавшись огненным пучком. Ее глаза, бесцельно блуждавшие по темной комнате, сфокусировались в дальней углу, где танцевали тени от деревьев, отбрасываемые перламутровым светом, струящимся с небес.

Там стоял мужчина.

Безмерный, темный ужас, которого она никогда ранее не испытывала, охватил Джесси. Мочевой пузырь только что освободился от мучившего его дискомфорта, заполняя пустоту безболезненным изливающимся теплом. Джесси даже не обратила на это внимания. Ужас полностью овладел ее умом, освободив его от всех других мыслей. Джесси не издала ни звука; она была не в состоянии издавать звуки, так же как и мыслить. Мышцы ее шеи, плеч и рук превратились в нечто, ощущаемое как теплая вода, и Джесси соскользнула вниз от изголовья, пока не повисла на наручниках, почти теряя сознание. Но она не потеряла его — даже не приблизилась к этому состоянию, — но та пустота сознания и сопровождающая ее полнейшая физическая прострация были хуже обморока. Когда мысли попытались вернуться к ней, их заблокировала черная, бесформенная стена страха.

Мужчина. Мужчина в углу.