Игра Джеральда

Она видела его темные глаза, пристально взирающие на нее с идиотским вниманием. Она видела восковую бледность его щек и высокого лба, хотя черты лица вторгшегося к ней человека были размыты диагоналями теней, скользящих по ним. Она видела его сутулые плечи, болтающиеся руки, заканчивающиеся огромными кулаками; она ощущала его ступни где-то в черном треугольнике тени, отбрасываемой шкафом, но это было все, что она могла видеть.

Джесси не представляла, как долго она лежала в этом полуобморочном состоянии, парализованная, но осознающая все, как муха, ставшая жертвой паука. Ей казалось, что это длилось целую вечность. Пролетали секунды, Джесси поняла, что она не только не может закрыть глаза, но и отвести взгляд от своего странного гостя. Первоначальный страх начал понемногу утихать, но то, что сменило его, было еще хуже: ужас и истерическое, атавистическое отвращение. Позже Джесси думала, что источник этих чувств — наиболее сильных отрицательных эмоций, когда-либо пережитых ею, включая недавно пережитое, когда она наблюдала, как бродячая собака готовится отобедать ее мужем, — полнейшая тишина, исходящая от этого создания. Оно забралось сюда, пока она спала, и теперь просто стояло в углу, закамуфлированное изменяющимися тенями, проплывающими по телу и лицу, уставившись на нее странными алчными черными глазами — настолько огромными, что они напоминали ей пустые глазницы черепа.

Посетитель просто стоял в углу; только это, и ничего больше.

Джесси лежала, раскинув руки, прикованные наручниками, чувствуя себя, как на дне колодца. Время шло, отмечаемое только идиотским мерцанием электронных часов, доказывающих, что сейчас двенадцать, двенадцать, двенадцать, а потом связность мышления снова вернулась к ней, принеся мысль, кажущуюся одновременно опасной, но и удивительно комфортной.

«Здесь никого нет, кроме тебя, Джесси. Мужчина, стоящий в углу, — просто комбинация теней и воображения — и ничего больше».

Джесси с трудом снова приняла сидячее положение, подтянувшись на руках и морщась от боли в плечах, отталкиваясь ногами и упираясь пятками в одеяло, задыхаясь от чрезмерных усилий… но не сводя глаз с прячущейся удлиненной тени в углу.

«Тень слишком высокая и слишком тощая, чтобы быть настоящим человеком, Джесс, разве ты не видишь этого? Это не что иное, как ветер, тень и лунное сияние… и остатки твоего ночного кошмара, это твое воображение, понятно?»

Почти. Джесси начала расслабляться. Затем на дворе собака разразилась истерическим лаем. И разве фигура в углу — фигура, бывшая не чем иным, как ветром, тенями и лунным сиянием, — разве эта несуществующая фигура не повернула слегка голову в этом направлении?

Нет, определенно, нет. Наверняка, это еще один фокус ветра, темноты и теней.

Вполне может быть: действительно, Джесси была почти уверена в том, что движение головой было иллюзией. Но все остальное? Она не могла обвинить себя, что все это было лишь ее воображением. Действительно, ни одна фигура, настолько сильно похожая на мужчину, не может быть просто иллюзией… или может?

Неожиданно заговорила Образцовая Женушка Белингейм, хотя в ее голосе звенел страх, в нем не было истерики, по крайней мере пока; странно, но именно та часть ее, которая принадлежала Руфи, страдала от сильнейшего ужаса при мысли, что она могла оказаться в комнате не одна. Именно эта ее часть ближе всего находилась к бредовому состоянию.

«Если это нереально, — сказала Женушка, — то, во-первых, почему же сбежала собака? Я не думаю, что она сделала бы это без достаточно веских оснований, ведь так?»

Конечно, Джесси понимала, что Женушка была очень напугана и искала какие-нибудь объяснения поведению собаки, не включавшие в себя стоящую в углу фигуру: то ли видимую, то ли придуманную больным воображением Джесси.

Женушка умоляла ее признать первоначальное предположение, что собака ушла просто потому, что неуютно чувствовала себя в доме, что было вполне правдоподобно. «Или, возможно, — подумала она, — пес ушел по самой простой причине: он почуял запах текущей сучки». Джесси даже допустила, что собаку мог отпугнуть какой-либо шум — предположим, ветка стукнула в окно. Эта причина понравилась ей больше всего, потому что она предполагала грубую справедливость: значит, собака была спугнута каким-то воображаемым вторжением, а ее лай означал, что она пытается отпугнуть несуществующего пришельца от причитающегося ей ужина.