Игра Герцога

— И сколько же можно вот так, без пользы, ждать-то, голубушка? А, матушка? Да посмотри ты хоть на меня! Эх… не явится он, по всему же ясно! — ныл домовой старый дух в серой рубахе, ни разу за все эти дни так и не удостоившись даже взгляда, не то что ответа! Потому он печально смотрел из-под густых пепельных бровей на опущенные, словно коромысло, плечи хозяйки, да ругался, что ни дров, ни хвоста не запасено, и воды натаскать нужно, да и обед не варился.

Кошки-коловёртыши лежали, прижавшись к холодной печке, и тревожно спали, шевеля ушками и усиками.

— Ты бы хоть делом развлеклась, а так и совсем зачахнешь в думушках своих невесёлых! — трындел одно и тоже домодед. — Ишь как исухала-то! Ну сама ж рассуди: явится гостенёк, добрый молодчик твой, а тебе и на стол собрать ему неча! Разве ж так годится, матушка? Ну?..

Не слушала Апа-травница доводов. Знала она, сама только не понимая, как и от кого, что должен сыскать к ней путь-дорожку юноша, охотник не от мира сего, чтобы она заговорила ему пулю серебряную на злого ворога. И никто во всём мире подлунном не сумел бы поколебать её решимости! Только уж все приметы к тому, что быть гостю вскоре, явлены были, а он не шёл. Филин ночью садился на крышу, рвал её когтями и кричал, тяжёлая поступить пущевика вдали слышалась, смурной гарью со стороны города истошно тянули ветры… А не было, не было охотника, нуждающегося в скорой поддержке и мудром совете.

Была Апа-травница по летам глухой старухою, и верно, быть правой людской молве о том, что она и есть Баба-Яга из старинных сказок. Только не ходила она по избушке, стуча костяною ногою, не имела одного лишь острого, как у змеи, зуба. Были зубы её прямы и красивы, ноги стройны, груди круглы и крепки, лицом и всем обликом молода и пригожа. Увидел бы её человек младых лет, сердцем не занятый, и потерять ему сон на долгие ночи! Не брали Апу старость и хворь, хотя уж сама помнить забыла, когда явилась на свет. Ещё князья древние, да сыновья крестьянские и поповские на её порожек жаловали! Многим помогла она добрым делом, но теперь вот что-то не ладилось. К ней самой сроду все шли, но теперь, видать, иные времена настали.

Стоял её домик посреди лесной опушки на курьих ножках. Только вот к курице — неразумной птице домашней, не имели те ножки отношения. Поставлена была изба богатырями древними на четырёх обрубленных по корням дубовых пнях, и были те пни по особому старорусскому правилу смолью крепко окурены, чтоб стоять им без сносу столько веков, что хоть весь платок узелками извяжи, а не сосчитать! Потому только курьими эти ножки и звались.

Нет, по всему выходило, что не придёт уж к ней молодец. Но не оттого, что вовсе и не должен был! Нарушение вышло лукавое на его путях-дорожках к ней. Уж он и след взял, и нюх его охотничий острый не подводил, да сбит кем-то был — то ли чарами, да то ли попросту людьми недобрыми.

— Да ты ж куда это, голубушка, собралась⁈ — домодед от неожиданности чихнул и чуть не упал кубарем вниз, когда Апа-травница вдруг поднялась с топчана, расправилась во весь рост до самого потолка. Вышла, постояла на пороге, вернулась. — Эх, чую, намерения твои неверны! Иль собралась куда… в ночь непроглядную! В такую-то стужу, в такие-то снега! Осядь, матушка! Жди уж лучше! Повремени ещё чуть, глядишь, на иной день всё ж и явится!

— Нет, дедушко, вышли все сроки! — Апа подошла к шкафчику, сунула за пазуху какие-то волшебные травы-снадобья. — Ясно мне, что и так просидела-прождала я лишнего! Вечор уж мне надо было сбираться в путь-дорогу! Теперь уж и не видит сердце, поспею ли, помогу ли кому…

— Ох-хо-хо… оставалась бы дома, голубушка!

— А ты лихо-то не кличь! Будешь за старшого тут! Чего разленился! Вымети полы, печь остатками дровушек истопи пожарче, да смотри мне, без шалостей твоих чтоб! — она погрозила пальцем, блеснул ярко перстень с камушком.

— Ты уж не сомневайся в старике, сударушка моя! Только уж, коль тебя не убедить, ты уж береги себя, родная, да возвращайся поскорей! И чтоб цела-невредима!

Апа выкатила из тёмного угла громоздкую деревянную ступу, осмотрела придирчиво, сняла с крючочка рушник, да протёрла им пыль. А как крутанула длинной юбкой, обнажив крепкие ножки, и запрыгнула в ступу, дверь сама собой распахнулась, впустив и в без того выстывшую избу холод.

— Не ленись, слышишь, домодедушко! А то ноешь да ноешь только! Дверь за мной плотнёхонько прикрой, приберись, да мышкам сказку на ночь прочти! — добавила хозяйка, схватив и будто взвесив в ладонях метлу. — И на стол собери, что есть, того ведь гляди, не одна я вернусь!