Игра Герцога

Домодед спрыгнул с печи, и раскланялся в пояс так, что ловко размёл бородой по углам пыль, и пол тотчас стал блестящим. Закрыв за хозяйкой дверь, накидал грубо и нескладно чуть заиндевелых дров в печь, но зажёг их вмиг, лишь щёлкнул потрескавшимися ноготками на толстых пальчиках. Взобрался на топчан, помнящий ещё тепло хозяйки, и, вздыхая, смотрел горящими, как тёплые печные угольки глазами, в затягивающийся от мороза кругляшок на окне. Кошки-коловёртыши по-прежнему спали, и не боясь их, мышки выбрались из-под печи, уселись, пожав хвостики, у тарелочки с каёмочкой. Под треск коптящей свечи в густом полумраке слушали, попискивая от восторга, долгие лесные сказки.

* * *

Все молчали, ожидая, что скажет чёрный герцог. Но тот стоял, облачённый в доспехи на блестящем золотыми огнями балконе плечом к плечу с обер-офицером Корфом, и оба напоминали суровые римские изваяния. Наконец в полной тишине он произнёс:

— Игра, что вершится на наших глазах, не схожа ни с одной из тех, что наблюдали мы веками ранее. Оттого и неясен до сей поры исход её. Оба соперника достойно прошли испытания, хоть и было им это непросто. Бедный юноша! — он посмотрел на Антона Силуановича, но без тени жалости. — Вы совсем неспособны продолжать Игру! Ну что же, что же… раз так, одному из участников я готов сей же час дать то, ради чего он и согласился участвовать!

Балкон под звуки фанфар стал, поскрипывая, медленно опускаться, вспыхнули огни. Антон Силуанович, держась за раненое плечо, попытался опереться на столик, чтобы попробовать встать, но не удалось. Кровь липла, хлюпала, сочась меж тонких дрожащих пальцев.

Гвилум всё также восторженно стоял подле лихоозёрского барина. Когда балкон опустился, издав похожий на рычание звук, вспышка высветила лежащего в цветках и зелёных венках крота. Как он переместился сюда, было не понять. Хотя, быть может, никто и ничто и не менялось, а все перемещения были лишь обманом Игры? По бокам от серой туши стояли Пантелей и Джофранка.

У балкона распахнулсь дверца, герцог и обер-офицер не то сошли, не то выплыли из него, и направились к возвышающейся громадине мёртвого крота.

— Что же стоит назвать наибольшим злом из того, что хранят недра мира этого? — задался вопросом герцог. Хотя его слова не были обращены к кому-то, но у каждого было ощущение, что хозяин Игры говорит именно с ним. Герцог вещал издалека, но речь звучала так, словно произносилась на ухо. Особенно остро это чувствовал Еремей Силуанович, сделавшийся похожим на хмурую тёмную гору.

Лишь только заговорил чёрный герцог, как вновь все высокие пределы шахты озарились бесчисленными светлячками. Зрители всех эпох тоже внимали каждому слову:

— Наибольшее зло приносит то, чего менее всего есть в природе земли! Ведь будь на земле больше жёлтого металла, чем отпущено, и не вызывало бы оно тогда столько распрей, горя, помрачения сердец, дрожания рук и вспышек гнева! — герцог вознёс ладони. — Сколько войн, набегов, пожарищ вспыхнуло за бесславную историю рода человеческого, а причиной им — манящий блеск сего металла! Что ж в нём такого, что сводит он с ума? Окажись с ним в пустыне — не согреет, не даст пищу и кров его блеск! Но почему же никто на долгой памяти моей даже из самых светлых умов и чистых сердец не выдержал чар его! Все пали от соблазна обладать им! И шли ради него на такое, что дрогнет даже последнее ороговевшее сердце! Сколько же вас! — он обратил взгляд вверх, к огонькам. — Сколько вы положили несчастных и неповинных жизней, чтобы есть с золота, спать на нём, носить золотые шлема, сабли и доспехи!

Обер-офицер Корф, что наравне со всеми внимал каждому слову, аккуратным, неспешным движением извлёк саблю, и та сверкнула золотой россыпью огней. Подойдя к Джофранке, он опустился на колено и протянул ей на вытянутых руках сверкающее оружие. Та поклонилась, приняла с благоговением, и, держа саблю перед собой, устремила чёрные глаза на герцога.

Тот продолжал:

— Имеет цену в мире подлунном не то, что приносит пользу и спасение людям, а то, чего мало! Ценность злату придали люди. Будь его столько же, как камней иль песка, и не сделаться ему орудием зла! Сколько отчаянных голов сложено за две сотни лет здесь, в этой глубокой пустой шахте, сколько запуталось, потеряло пути и сгинуло в бескрайних катакомбах в поисках моих драгоценностей! Но никто так и не узнал, где же они!

«Где же они? Где же они?»

Слова подхватили крылья нарастающего эха, их понесли ветры, повторяли тонкими голосками летучие мыши. А герцог, выбивая искры из-под ног, подошёл к Джофранке, и принял блестящую саблю.