— Ты столько потрудился за столь короткое время, столько вскрыл гнойников, и город теперь очищен огнём, как бывало и в древности… Мне было бы очень жаль расставаться с тобой, мой верный ворон!
— Мы никогда не расстанемся, мой господин! Никогда!
Но герцог только вздохнул, продолжая поглаживать блестящие холодным тёмно-стальным отливом перья.
Антон Силуанович пришёл в себя, чувствуя запах серы и плавное покачивание. Но первое, что предстало перед взором, был не узкий, уходящий вдаль, словно трубка, тёмный тоннель, а почему-то… та самая странная картина из библиотеки с пылающим изображением золотого землишника!
Теперь он видел её, но так, словно включил перед глазами мерцающую красными и жёлтыми огоньками полупрозрачную карту. И он понял чётко: выхода из шахты, если двигаться по разветвлению глубоких туннелей, которым они шли сейчас, нет. Всё чрево шахты имеет форму Кродо. На карте пути изображены в виде когтей и тонких усов стражника. Значит, путь только один — в сторону самой головы! Нужно только объяснить брату, стать глазами его, направить! Только хватило бы сил!.. Только бы вновь не потерять обладание духа, не провалиться в глухую темень… Но непослушная голова всё больше наполнялась тяжестью и клонилась, билась о мощную спину Еремея Силуановича, как безвольный болванчик.
— Ерёма, уходим! Ты… правильно… ид… ид… идёшь, — еле слышно произносил он, и даже не знал, а слышит ли его брат. — Да! Я знаю путь, слушай меня!
— Да, уходим, уходим, Антоша! Ты только потерпи!
Свита и герцог стояли молча, дав братьями скрыться.
— Позвольте узнать, что же — Игра на этом завершена? — спросил молчавший до этой поры Пантелей, вновь обернувшись котом. — На самом интересном мяу?
— Они ведь найдут выход, господин? — спросила Джофранка.
— Всё может статься. Ведь молодой барин ощущает шахту, — ответил за герцога Гвилум. — Он понял значение картины, написанной старым мастером. Но хватит ли ему сил продержаться?
— Нет, Игра не завершена, — сказал чёрный герцог так резко, что все вздрогнули. — Господин Корф!
— Я здесь! Жду ваших приказаний, мессир!
— Нам уже пора в путь, и мы вынуждены прощаться с вами, — он приобнял обер-офицера. — Я знаю, вы желаете сказать мне много важных слов, но не стоит теперь. Всё понимаю, и на долгое прощание нет времени. Мы должны идти. Но вы, если только это не затруднит вас…
Корф вытянулся, блеснула медаль. Благородное лицо дрогнуло, и тут же обезобразилось, снова обнажив кровавый вырез без нижней челюсти.
— Постарайтесь всё же устроить так, чтобы братья не добрались до выхода и не покинули шахту… Пусть так и бродят здесь… чтобы затем стать двумя мерцающими огоньками зрителей Игры будущего.
— Как же так⁈ — всплеснула руками Джофранка, и чёрные цыганские глаза наполнили слёзы.
— О, несравненная госпожа, вижу, ты вся исполнена симпатии к сим смертным! — засмеялся Гвилум.
— Увы, я должен дать именно такое последнее распоряжение, — помолчав, пояснил герцог. — Если они сумеют — теперь уже вместе, общее своё испытание Игры, значит, на то есть воля Судьбы. Ведь ты не считаешь иначе, милая?
И Джофранка, утерев слёзы, поправила шубу на плечах и кивнула, глядя в ту сторону, куда ушли братья.
— Будет исполнено, господин! Прощайте! Да, я бы хотел сказать вам много слов благодарности за приглашение участвовать…
— Значит, мы поняли друг друга, — перебил Корфа хозяин Игры.
Корф поднял ладонь в белой перчатке, и тут же из полутьмы предстали призраки-барабанщики — те, что загнали в огонь лесных духов на пути в старую шахту. Вновь замелькали красные мундиры, раздалась дробь, и, уходя в длинный тёмный тоннель вслед за братьями, горели жёлтые огни в пустых черепах.
— Отряд мёртвых уходит по следу, и я отправляюсь с ними, господин! — Корф отдал честь.
— Надеюсь ещё когда-нибудь увидеться с вами! — ответил герцог. — Прощайте! Желаю удачи. Только…
— Что…
— Ничего, — подумав, грустно ответил герцог и помахал рукой уходящей вытянутой колонне.
Когда Корф и его барабанщики удалились, Джофранка произнесла чуть слышно:
— Как бы мне хотелось… просто отпустить их!.. Пусть бы жили теперь, по-новому.
— Тебе лучше знать, что на всё теперь — воля Судьбы! — ответил Гвилум, и вспорхнул. Поднявшись к самому своду, он прокричал:
— Да, мы уходим, но мёртвые, мёртвые! Тысячи наших зрителей! Наконец-то! Вы все! Все! — он летел, и огоньки неслись перед ним в сплошном мельтешении калейдоскопа. — Наконец-то вступаете в Игру!
— В Игру… Но она стала какой-то… совсем уж неравной! — покачала головой цыганка, задрав лицо и наблюдая кружение ворона. — Я же знаю — у них почти нет шансов! Почти нет!
— Вот именно — почти, — произнёс чёрный герцог. — Но финала мы не увидим. Признаюсь честно!
Все обратили взор на хозяина Игры:
— Признаюсь… Даже мне неведом исход.
Только с такой высоты можно было понять и ужаснуться, во что превратился тихий, и, в общем-то, уютный Лихоозёрск. Чем ближе подлетала к нему Апа, тем нестерпимее становилась гарь.