Игра Герцога

Он посмотрел снова. Витиеватые, пляшущие завитушки букв сложились в клубок, а затем растянулись, как тонкая нить:

«Весьма аппетитная особа Таисъ не отказываетъ ни одному щедрому мужчинѣ»

Голенищев подумал, что ерунда мерещится о усталости и сильного раздражения. А это чёрное, с тёмно-синеватым отливом в перьях чучело, конечно же, стояло здесь и раньше, Голенищев вспомнил об этом, просто он не придавал значения. Но теперь ворон смотрел на него мёртвым и блестящим, как редкостный чёрный изумруд, глазом, и будто пронизывал насквозь иглами. Ворон читал все его сегодняшние мысли, а главное, знал о том, к чему он готовился!

— Что за! — опять выругался исправник. По спине невольно пробежала дрожь. Он будто вновь вернулся в полдень, стоял на улице и наблюдал перед собой мерзкого приезжего из столицы, который, изощряясь в витиеватом словесном блуде, во всех красках со смакованием и урчанием в огромном животе откровенничал, как наслаждался утехами с его женой на южном курорте. — Сейчас же убрать отсюда эту мерзость!

— Но! — хозяйка борделя семенила на каблуках следом, едва не падая. Держалась на почтительном расстоянии, словно опасалась, что Голенищев ударит наотмашь. — Хотя что я такое говорю, Николай Киприянович! Конечно-конечно! Не извольте волноваться, это совсем ни к чему! Сегодня же заменим чучело на иное, какое только будет угодно — на волка, медведя, или кого поменьше — бобра, лисицу, непременно подберём!.. Будут ли у вас какие-то пожелания, на что заменить?

«На чучело твоей дражайшей супруги! — тут же отозвался Мой Мефистофель в голове исправника. — А что, как никогда к месту сему будет она благопотребна, пусть хоть веки вечные стоит, да встречает посетителей с визитками на подносе!»

Голенищев так поразился простоте, изяществу и глубине подсказки внутреннего голоса, что икнул. Идея вовсе не показалась ему безумием, он в один момент просчитал всё с такой точностью, будто наконец-то сложились все карты, как в пасьянсе! Исправник перебрал в памяти имена знакомых мастеров-чучельников из других уездов, кто примет и исполнит заказ, но при этом и не задаст лишних вопросов. Обществу же сообщит сначала о пропаже супруги, и, конечно же, организует поиски. Позже сам запустит слушок — пусть и постыдный и неприятный для него, но вынужденно-необходимый в этом случае о том, что супруга сбежала с каким-то нечаянно появившимся развратником то ли на юг, а то ли и вовсе за рубеж. Слыть рогоносцем малоприятно, но выглядеть такое объяснение будет как бесславная истина, и поиски быстро прекратятся. А вот правду, правду будет знать и отмечать про себя только он, каждый раз проходя мимо высушенной супруги к девочкам по этому коврику с белой дорожкой.

— Так, энтого ворона убрать отсюда немедля! Ничего вместо него покамест не ставить! Я пришлю ему на замену, заказав отличнейшую восковую куклу! — сказал он, прикидывая, сможет ли мастер-чучельник хорошенько «подмять» лицо жены, чтоб то стало неузнаваемым.

— Надо же, восковую фигуру, что вы говорите, какой восторг! — Софи Жосефовна взмахнула руками в атласных перчатках, и поднесла передние пальцы к подбородку. — Восковая фигура — это то, чего нам так не хватает! Разве можно сравнить такое тонкое, изящное искусство с этой чёрствой дикостью в виде замученных, убитых нечастных зверей! Восковые фигуры! О да, я слышала, что в самом Париже у мадам Монтанари…

Голенищев вовсе не слушал этот лепет, а прошёл в залу, где полулежали на диванчиках-оттоманках девицы в ажурных чулках и шёлковых прозрачных накидках. Они тут же повыскакивали с мест, и, держа длинные мундштуки с дамскими папиросами, окружили его, жеманясь и мурлыча. Исправник на ходу шлёпнул сразу двух по ягодицам — всё же последняя подсказка Моего Мефистофеля враз подняла ему настроение, и он присвистнул, сказав что-то вычурное и пошлое, как и полагалось по случаю:

— Так, летите, летите, голубки, не до вас мне ныне! — пропел он и вскочил на лестницу, провожаемый радостными смешками и воздушными поцелуями.

Достав расчёску и приведя в порядок пышные усы, он постучал в хорошо знакомую ему дверь на втором этаже:

— Джофранка, ты у себя? А ну встречай своего ночного коршуна!

* * *

Татарин, содержатель лавки «Бухарские сладости» Ильнар Санаев к предстоящему торговому дню всегда готовился заблаговременно и основательно, как правило, с вечера. Вот и теперь, мурлыча неразборчиво под нос татарскую народную песенку, он раскладывал по коробкам, а затем и по полочкам только приготовленный и ещё горячий чак-чак, пахлаву, бухарское калеве. Наклонившись над кадками, доставал совочком чернослив, курагу, изюм, урюк, и аккуратно наполнял вазочки. Затем направился к витрине выставить лучший товар, и, когда подошёл, увидел, как мимо промчались крестьянские сани.

Ильнар прислушался, потрепав узкую и длинную, как у Соловья-разбойника, бородёнку, и остолбенел. Ему послышалось, или нет? Кто-то кричал о пожаре?

— Пожар? Пожар! Как можно пожар! — громко сказал он, и в чём был — в одной расписной тюбетейке и распашном халате из полосатого шёлка, выбежал на улицу.