Игра Канарейки (СИ)

– Чернила, – холодно ответил фон Эверек. – Писал письма, опрокинул чернильницу. Спи.

– Пойдём, я допишу твой портрет. Всё равно не спится.

– Завтра. Я очень устал. – Ольгерд промокнул руками лицо, потянулся за полотенцем. Ирис перехватила его руку, нежно потянула в сторону мастерской, находившейся за боковой дверью.

Ольгерд занял своё место рядом с высоким столиком, на котором лежали фрукты, положил руку на эфес карабелы, замер.

Ирис выглянула из-за мольберта:

– Улыбнись. Так, как когда я согласилась выйти за тебя замуж.

Ольгерд растянул уголки рта в вымученной улыбке. У него определённо не получилось. Ирис выглянула из-за мольберта ещё раз, уже с пятном краски на щеке, нахмурилась.

– Подумай о чём-то хорошем, пожалуйста.

Фон Эверек свёл брови, нахмурившись, когда его жена исчезла за холстом, замер, словно глядя внутрь себя. Он стал похож на восковую фигуру. Канарейка впилась ногтями в ладони.

– Теперь наш выход, – сказал Геральт, заметив, что Ирис тоже застыла.

Ведьмак сгрёб в охапку несколько фруктов и миску, стоявшую на столе в стороне, принялся располагать их на высоком столике рядом с атаманом так, как они были набросаны на картине. Это заняло у Геральта порядочно времени и бранных слов.

Канарейка уловила едва заметный наклон головы Ольгерда, когда время пошло снова, тихий шорох движущейся по холсту кисти. Так продолжалось несколько минут – тихо и спокойно, ведьмак молча подпирал стену, скрестив руки, и ждал развития событий.

Вдруг атаман взглянул прямо на эльфку: не сквозь и не мимо, а прямо на неё. Вот только так не могло быть. Это всё, весь этот мир – воспоминания Ирис фон Эверек, её кошмары и грёзы. Ольгерд кивнул, будто приветствуя, перевёл взгляд и отошёл к окну.

– Ольгерд, вернись на место. Я ещё не дописала. – Ирис была в творческом запале, обращалась к своему мужу необычно строго – как будто он был непоседливым ребёнком, вертящимся на месте, который не мог усидеть и четверти часа.

В душе атаман метался, поэтому и не мог стоять спокойно, долго заниматься одним делом. В противном случае его быстро хватал в ледяные тиски страх, одолевали тремор и нехватка воздуха. Он уже совершил свою главную ошибку, и она не давала Ольгерду ни минуты покоя. Неизвестно было, можно ли это ещё как-то исправить её, но стоять и позировать для портрета фон Эверек точно не мог – время Ирис теперь на его глазах утекало. Он был бессмертен, и его часы остановились, а её, кажется, наоборот пошли в два раза быстрее. Для Ольгерда теперь не было времени. Для Ирис оно было только в том, чтобы ловить того, прежнего фон Эверека, которого она полюбила когда-то. Она хотела запечатлеть своего мужа тем юным, смешным и неуклюжим в разговорах человеком, вспыльчивым и любящим.

Без сумрачного потухшего взгляда.

Время убегало, она всё больше забывала его такого.

Самый страшный кошмар Ирис – забыть Ольгерда таким.

Фон Эверек вдруг сорвался с места, буквально вылетел из комнаты. Геральт бросился вслед за ним, пока дверь не успела захлопнуться. Канарейка поспешила за ними, но замерла у порога, обернулась. Ирис осела на пол, из её глаз брызнули слёзы.

Ольгерд сидел в центре начерченной на полу пентаграммы, склонив голову. Ведьмак расставлял свечи на вершинах звезды, когда в комнату вошла Канарейка.

– Не нравится мне это, – протянула она, хмурясь.

Геральт кивнул.

– Мне вообще мало что нравится в этом нарисованном мире.

Он поставил последнюю свечу, и время снова пошло. Плавно, неторопливо запустилось, как отчаливает корабль в порту. Ольгерд медленно упал на локти в немом крике. Несколько секунд он смотрел в пол, а потом вернулся в сидячее положение и стал громко читать заклинание.

Сплетение мелодичных слов Старшей речи, имеющее силу само по себе, как всё, что наделено смыслом и обращается к природе напрямую, звучало звонко и будто бы хором. Слова заклинания отскакивали от стен и возвращались в уши снова и снова всё более и более гулким эхом.

– Верни всё как было, демон! – заорал Ольгерд, и резкие угловатые слова Общего разбили это стеклянное звучание.

Внезапно склянки и книги, стоявшие на столе за спиной у Канарейки, вспыхнули, будто лопнул огненный пузырь, и пламенем занялась вся комната.

Ольгерд как большая кошка метнулся к окну, а ведьмак схватил Канарейку, до этого словно окаменевшую, за локоть и потащил куда-то.

Кажется, они прыгнули в картину. Картину, на которой застыла снежная пурга. И пурга ожила. Сильный поток ветра, снега и льда хлестнул эльфку по лицу, и она наконец очнулась.

– Впереди! – крикнул Геральт. И его было еле слышно, хотя находился он в шаге от Канарейки. – Скорее! Иначе замёрзнем!

Ведьмак сложил знак Квен и направил его на эльфку, а затем на себя. Стало немного теплее, Канарейка ощутила себя будто внутри мыльного пузыря.

– Это охранный щит, – коротко сказал ведьмак и зашагал к проглядывающему сквозь пургу имению, по пояс утопая в снегу. Канарейка старалась идти по его следам.

Сил не было совсем.

Шаг, ещё один…

Облачко пара от остывающего дыхания вырвалось изо рта. Вьюга завывала и била в лицо. Канарейка перестала чувствовать кончики пальцев.