Я верю, Мадам, что вы не сочтете нарушением моего долга, что я сама обращаюсь к вам… Я прекрасно отдаю себе отчет, Мадам, в вашей искренней доброй воле и дружбе, в вашем стремлении поддержать благосостояние моего сына, да и собственное. Я ценю ваши вызывающие восхищение шаги настолько, что целую землю, по которой вы ступали. Однако простите меня, Мадам, если я пишу так, как говорила с вами в Сен-Жермене, где, казалось, вас не беспокоила моя манера. Вашим добрым намерениям мешает вмешательство тех, кого вы слишком хорошо знаете, чтобы мне их описывать…
В письме также упоминалось недавнее «прискорбное событие», поскольку кончина Антуана была не единственной существенной смертью начала этого года. В феврале 1563 года, на горе его племянницы Марии в Шотландии, вероломно убили герцога де Гиза. Подозревали Екатерину; говорят, что она сказала Конде (захваченному ее роялистской партией), будто смерть Гиза «освободила ее из тюрьмы». Однако, по иронии судьбы, эта смерть по умолчанию превратила Екатерину в лидера католической фракции, а протестантскую возглавляли Конде и адмирал де Колиньи при поддержке вдохновляющей фигуры Жанны д’Альбре.
Для всех наступила краткая передышка. В марте Амбуазский эдикт предоставил гугенотам свободу совести и ограниченные возможности отправлять свои религиозные обряды. Летом 1563 года Екатерина Медичи применила механизм, ранее использованный для укрепления власти Марии де Гиз в Шотландии, объявив совершеннолетним своего тринадцатилетнего сына Карла IX, несмотря на сопротивление парижского парламента.
Первым актом молодой король передал своей матери «власть отдавать приказы», объявив, что она «продолжит управлять так же и больше, чем прежде». Когда несколько месяцев спустя Карл IX издал декрет, поддерживающий хрупкий мир между де Гизами и родом Колиньи, его мать гордилась, что он сделал это «без всяких подсказок со стороны». Однако это представляется, мягко говоря, маловероятным.
Тем временем Жанна д’Альбре тоже укрепляла свою власть. В 1563 году в ее землях состоялась отмена католических богослужений, и приехали дополнительные священники, которых она попросила у Кальвина. «Королева Наваррская изгоняет из своих владений всякое идолопоклонничество и подает пример добродетели с поразительной твердостью и мужеством», – писал один из них. Многие вельможи и должностные лица Жанны не поддерживали ее реформу, а протестантский богослов Жан-Раймон Мерлин досадовал, что «она не получила опыта… постоянно оставаясь под опекой либо отца, который вел дела, либо мужа, не придававшего им значения».
Через несколько месяцев после принятия Жанной протестантства она, по словам Мерлина, «пришла в ужас» от известия, что испанцы разместили войска на ее границе, и хотя он сподвиг ее на запрещение мессы в одном городе, она медлила («парализованная страхом») с полным отказом от папства. Испанский посол, в очередной раз Дескурра, доставил ей послание с выражением протеста от короля Испании. Жанна ответила:
Хотя я всего лишь незначительная принцесса, Бог вручил мне управление этой страной, так что я могу править согласно Его Евангелию и учить людей Его законам. Я полагаюсь на Господа, который более могуществен, чем испанский король…
Филипп пытался нейтрализовать овдовевшую Жанну, женив на ней человека из своего Дома, но теперь он сказал своему государственному секретарю, что «будет сложно с такой женщиной в невестках».
Затем Жанна д’Альбре получила пугающее письмо от эмиссара папского престола кардинала д’Арманьяка, посланное из Трента, чтобы предостеречь ее от следования реформатским путем. Однако и на это послание Жанна тоже ответила с растущим негодованием: