Игра (ЛП)

  Он был как минимум на двадцать лет моложе ее, и это противоречило ее профессиональной этике, но она обнаружила, что хочет узнать его поближе. Было в нем что-то такое, чего она не могла сформулировать, что выходило за рамки очевидного влечения.

  Она откашлялась. «Если нет боли или дискомфорта, я не думаю, что вам понадобится еще один осмотр, но, пожалуйста, запишитесь на прием, если вы почувствуете необходимость увидеть меня в какой-то момент в будущем».

  Пациент кивнул.

  «Если позволите, — начал Шуле, — я хотел бы использовать ваш случай для статьи, которую я пишу для хирургического журнала».

  — Я бы предпочел, чтобы меня не касались какой-либо литературы, спасибо.

  «Я могу заверить вас, что ваша анонимность будет защищена. Будут включены только травма, процедура и результаты».

  'Ответ - нет.'

  Шуле вздохнул. «Ну, это позор. Но это ваш выбор. Дай мне знать, если передумаешь.

  'Мне нужно.'

  «Тогда я думаю, что мы все сделали».

  Он сказал: «Есть одна вещь, с которой вы могли бы мне помочь».

  'Конечно.'

  «Я хотел бы взять с собой любые физические записи моей процедуры, и я был бы признателен, если бы все электронные записи также могли быть удалены».

  Шуле улыбнулся, дружелюбно и ободряюще. «Я могу обещать вам, что ваша конфиденциальность имеет для нас первостепенное значение, и никто, кроме меня и моих сотрудников, никогда не увидит эти записи. Извините, если заставил вас нервничать из-за дневника. Я уважаю ваше желание не быть включенным.

  Он кивнул. «Я ценю это, но независимо от вашей бумаги, когда я уйду отсюда, я бы предпочел, чтобы не осталось никаких записей о моем присутствии».

  — Боюсь, мы должны сохранить ваши медицинские записи как по юридическим причинам, так и для любых будущих процедур, которые вы можете провести у нас. На самом деле не о чем беспокоиться. Я защищаю частную жизнь своих пациентов с самого начала этой практики».

  «Пожалуйста, мне нужны мои записи». Его тон был спокойным, но настойчивым.

  «Извините, — сказал Шуле, — но я просто не могу этого сделать. Все сводится к вопросу законности, и я не готов нарушать закон, даже если меня устроит то, о чем вы меня просите».

  — Вас зовут Маргарет Шуле, — сказал он. — Тебе сорок девять лет. Вы выросли в Грефельфинге, в двадцати километрах к западу от Мюнхена. Ваш отец был пекарем по профессии. Он вступил в нацистскую партию летом 1939 года. К моменту окончания Второй мировой войны он дослужился до звания лейтенанта Ваффен СС. Он сменил имя после войны, приняв личность одного из своих друзей детства, и увез молодую жену в Австрию. Они прожили там более десяти лет, прежде чем вернуться в Германию, где вы родились. Вы изучали медицину в Берлинском медицинском колледже и шесть лет практиковали в Германии, прежде чем работать в Лондоне, а затем в Соединенных Штатах, где вы специализировались на косметической хирургии и какое-то время преподавали в Принстон-Плейнсборо. Вы приехали в Австрию пятнадцать лет назад на похороны своего отца и в конечном итоге установили эту практику шесть лет спустя благодаря инвестициям вашего мужа Альфреда, с которым вы впервые встретились, когда были в Лондоне. Ему принадлежит пятьдесят пять процентов вашей практики, и он понятия не имеет, что у вас был роман с его младшим братом в течение последних восемнадцати месяцев. Вы встречаетесь каждую пятницу после обеда. Он говорит своей секретарше, что играет в бадминтон.

  Выражение лица больного не изменилось. Не было злобы. Он сидел неподвижно и расслабленно, красивый, но холодный, но все в нем требовало послушания.

  Шуле долго смотрела на пациентку, прежде чем обрела самообладание. Ее рот открылся, чтобы потребовать ответы на вопросы, на которые она не могла подобрать слов. В конце концов, она потянулась через стол и нажала кнопку интеркома, а затем поднесла трубку к уху.

  Когда линия соединилась, Шуле проинструктировала своего секретаря сделать то, что хотела пациентка, заглушая протесты секретаря словами: «Мне все равно. Просто убедитесь, что они удалены, и передайте ему всю документацию.

  Пациент встал, не отводя от нее взгляда, переставил стул в прежнее положение и, не сказав больше ни слова, вышел из кабинета.

  ШЕСТЬ

  Виктор достал из внутреннего кармана куртки солнцезащитные очки и надел их. Он стоял у большого таунхауса, в котором располагалась практика Шуле. Раннее полуденное солнце было ярким и теплым. Здание было выбелено, как и все дома на широком бульваре. Забор из кованого железа, выкрашенный в черный цвет и увенчанный медными шипами, обрамлял мраморные ступени, ведущие вниз к тротуару. В лицо дул легкий ветерок. Он спустился по ступеням, инстинктивно окинув взглядом свое ближайшее окружение.