Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

Чтобы избежать подобного хода событий, внутри министерства государственной безопасности, включая и мою службу, были образованы специальные рабочие группы по польскому вопросу. Перед разведкой на первый план была выдвинута задача собирать информацию о намерениях западных служб, правительственных инстанций, партий и организаций относительно соседней страны. Наши партнеры в Польше просили нас, в частности, информировать о польских эмигрантских кругах и их действиях; в Мюнхене работала радиостанция “Свободная Европа”, в Париже издавался эмигрантский журнал “Культура”. Одновременно перед нами была поставлена задача вырабатывать собственные оценки положения в Польше.

Во время моей второй поездки в Варшаву Милевский был уже министром внутренних дел. Министр, казавшийся в своем огромном кабинете особенно маленьким, уделил нашему разговору много времени и не скупился на критику нового генерального секретаря партии Кани и премьер-министра Ярузельского. Я не мог отделаться от впечатления, что наше присутствие и мои расспросы ущемляют национальное достоинство польского министра.

Все наши источники в правительственных кругах ФРГ, в руководстве СДПГ и в западногерманской разведке давали нам понять, что на Западе считали неизбежным вмешательство Советского Союза и его союзников. Западноевропейские политики стремились не допустить прямой интервенции. От папы и кардинала Вышиньского до советников западноевропейских профсоюзов — все стремились оказать сдерживающее влияние на радикальных лидеров польского профсоюзного движения.

Довольно часто в те дни я чувствовал себя как бы парализованным. Пражский сценарий 1968 года, еще стоявший перед глазами, подталкивал Польшу, нашего непосредственного соседа, к еще более катастрофическим событиям. В Москве и Восточном Берлине рычаги власти держали в руках старики, едва ли способные принять дальновидные и мудрые решения.

До лета 1981 года угрозы забастовок сменялись обманчивым спокойствием. Когда Войцех Ярузельский пришел к руководству и назначил вместо Милевского Кищака, человека из своей команды, министром внутренних дел, порвались мои главные личные связи с Варшавой. Когда в середине октября Ярузельский был избран генеральным секретарем ПОРП, было заявлено, что политическое руководство сделает все, чтобы нормализовать положение собственными силами.

Известие о том, что в ночь с 12 на 13 декабря в Польше было введено военное положение, поразило меня так же, как Хонеккера и Шмидта, которые совещались на Вербеллинзее, под Берлином. Позже Ярузельский объяснил, что этим шагом он предотвратил ввод советских войск. Мне не представляется возможным, что подобное намерение не было согласовано с Москвой.

Из моих бесед с Андроповым и Крючковым я пришел к убеждению, что для СССР после опыта 1968 года, ввязывания в гражданскую войну в Афганистане, перед лицом напряженных отношений с Китаем и демонстративной политики силы со стороны США военное вторжение в Польшу исключено. В свете этого шаг Ярузельского был наименьшим злом, дававшим прежде всего возможность передышки. Но такому аналитически мыслящему человеку, как Андропов, должно было быть ясно, что этот шаг не дает решения на длительную перспективу.

Чем ожесточеннее развивалась холодная война между супердержавами, тем интенсивнее становились тайные контакты между Шмидтом и Хонеккером, которые в эту пору регулярно вели между собой телефонные переговоры. Мильке показал мне записи этих переговоров. В них раскрывался тот Гельмут Шмидт, который оказывался значительно более вдумчивым и обеспокоенным, чем он представал и перед общественностью, и перед собственными товарищами по партии. После 1990 года западногерманские политики упорно замалчивали или принижали доверительность и откровенность своих контактов с представителями СЕПГ.

Вместо отмененной встречи Шмидта с Хонеккером был организован визит члена политбюро Гюнтера Миттага к канцлеру. Герберт Венер через Вольфганга Фогеля готовил нашу сторону к этому разговору. Как впоследствии сообщал Миттаг, 17 апреля 1980 г. он встретил в лице Шмидта реалистичного аналитика, который со всей определенностью придерживался девиза: “Никогда больше война не должна начаться с немецкой земли”. Шмидт, по словам Миттага, усматривал серьезную опасность в ухудшении международного положения и дословно сказал следующее: “Все выходит из-под контроля”. Он опасался возможного столкновения великих держав. Американский президент подвергается сильному внутриполитическому давлению, которое тяготеет над ним, и мировые державы вследствие этого медленно, но верно вступают в конфронтацию, которая быстро может привести к возрастающей панике. Миттагу, в свою очередь, канцлер пожаловался на давление, которое оказывает Вашингтон на Бонн, и просил с пониманием отнестись к участию ФРГ в бойкоте Олимпийских игр.