Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

Уже до моего процесса, а тем более во время судебных заседаний усиливались критические голоса общественности. Даже бывшие противники из западногерманской разведывательной службы выражали свое недоумение. Хериберт Хелленбройх, бывший президент БНД, заявил: “Процесс против Вольфа я считаю противоречащим конституции. Вольф занимался разведкой по поручению тогдашнего государства… Обвинять его теперь… в измене родине лишь потому, что его можно схватить, — такое трудно доступно пониманию. Эта как бы имеющая обратную силу возможность подвергнуть аресту равносильна принятию уголовного закона, имеющего обратную силу. В обвинении каждого, кто шпионил в пользу ГДР, в измене Федеративной республике есть своя логика, но логика очень странная”. Нечто подобное можно было услышать и от бывшего шефа военной контрразведки адмирала Эльмара Шмелинга, который к тому же вообще ставил под вопрос существование разведывательной службы после окончания холодной войны.

По прошествии семи месяцев мой процесс в Верховном земельном суде в Дюссельдорфе поздней осенью 1993 года близился к концу. Были выслушаны более тридцати свидетелей и экспертов, зачитано множество документов. Позади судейских кресел грудились штабеля папок. К тому, что было уже известно, не добавилось ничего нового. Лишь в начале процесса был приобщен единственный неизвестный эпизод — Топаз. Во время процесса был раскрыт и арестован Райнер Рупп, наш главный источник в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. По этому и другим арестам наших источников в Федеративной республике я понял, что содержащиеся на дискетах картотеки с наиболее секретными данными нашей разведки попали через ЦРУ в руки западных служб, которым удалось расшифровать эту информацию. Потом я узнал, что один прежний сотрудник нашей разведки выдал кодовые имена наших брюссельских источников 1990 года западногерманской разведке, которая с помощью заложенной в дискетах информации смогла идентифицировать Топаза.

На моем процессе было доказано то, что вообще никогда не подвергалось сомнению, — то, что я был руководителем эффективной разведывательной службы и в этом качестве встречался с людьми, которых можно называть агентами. При этом я заявил, что в соответствии с законами и конституцией ГДР я беру на себя полную ответственность за деятельность подчиненных мне сотрудников.

Федеральная прокуратура и судьи в полной мере сознавали сомнительность слушания дела с точки зрения конституции и принципов международного права. Поэтому они старались представить меня как главу уголовной организации. Однако свидетели, аттестованные как опасные агенты, оказались не демонами преисподней, а людьми, убежденными в том, что они действовали на пользу доброму делу.

Оглашение приговора по моему первому процессу было назначено на понедельник, 6 декабря 1993 г. Генеральный прокурор ФРГ потребовал семи лет лишения свободы — меру наказания, применяемую к агентам, которые осуждались как граждане старой ФРГ. В воскресенье мои дети и приемные дети Андреа провожали нас в Дюссельдорф. Вечер мы провели у наших новых друзей из Рейнской области, которые в прошлые месяцы бескорыстно давали нам кров. Я был обвинен в измене родине, а до сей поры незнакомые мне люди проявляли как нечто само собой разумеющееся солидарность со мной, вселяли в нас мужество перед судебными заседаниями, кормили нас у себя дома.

Одним из моих друзей был Карл Винклер. Я познакомился с ним на ноябрьском митинге в 1989 году в Берлине. Как критик режима из кружка Роберта Хавемана он был в 1979 году осужден и после ареста депортирован на Запад. Во время бесед с ним после 4 ноября 1989 г. мне стало совершенно ясно, что несмотря на все, что с ним произошло, он не стал ни озлобленным, ни мстительным, а остался открытым, достойным симпатии человеком, с новыми идеями, обращенными в будущее, и слово “диалог” не было для него пустым звуком. Мы вместе строили планы, которые хотели осуществить в будущем. К сожалению, Калле (Карлуша) слишком рано умер, утонув летом 1994 года в Средиземном море.

Прежде чем председатель суда произнес обоснование приговора, он объявил, что отклоняет представление Федеральной прокуратуры о немедленном аресте, но предоставляет обвиняемому освобождение от ареста под залог. Приговор был на год меньше запрещенного прокурором срока. Мои защитники немедленно подали апелляцию.

Летом 1995 года Федеральный конституционный суд решил по делу Вернера Гроссмана, что офицеры разведки ГДР не подлежат в Федеративной республике преследованию за измену родине и шпионаж, и потому Федеральная судебная палата отменила и приговор Дюссельдорфского суда против меня.

Крестовый поход победителей, шествовавших по павшей ГДР как по оккупированной стране, помог мне преодолеть состояние паралича, в которое меня повергло крушение социалистической системы. Зал суда был не тем местом, где мы должны были отдавать отчет в том, в чем мы можем сами себя упрекнуть. Ответить на многие вопросы я должен был себе сам.

Человеческий фактор