Игра на Цезаря (СИ)

Мы все летим сквозь мглу и пепел…
На огонек свечи родной.
То скалит зубы рок, то весел
Маня наградой за собой.
И кружат равнодушно звезды,
Даря тщеславные мечты.
Так перепутать свет их просто
С той свечкой, что зажгла мне ты.
И я летел, друзей теряя
В круженьи звезд и в пасти тьмы.
Лишь как заклятье повторяя:
«Меня здесь нет. Есть только мы».
Так распахни мне дверь, родная,
Когда я рухну у крыльца.
Твой огонек, костром пылая,
Согрел мне сердце до конца…
Согрел мне сердце…

– Ник, а он что, умер?

На этот удивленный голосок Вари, кажется, отмерли все, присевшие вокруг огня.

– Почему? – вскинула я глаза.

– Так ясно же в конце: рухнул и… всё.

– И ничего не ясно, – развернулась я к Нику.

И что странно: песня эта, одна из самых любимых у прокуратских кадетов, всегда пелась совсем не так. С юношеской бравадой и зло. А тут…

– Он не умер, Варя, – глухо произнес Ник. – Просто, устал.

– Или сильно поранили, – почесал курносый нос Арчи… или Барни. – Папа?

– Что, сынок?

– Я рыцарем стану. Как дядя Николас.

– И я.

– О-ох, – пришлепнула руку к груди их мать. – Тогда сразу и меня туда… запишите. Вместо грифона.

– Ага. А я, Жужа, в свое время хотела к ним в курятник устроиться. На полном серьёзе, – шмыгнула носом моя мама.

– Ну, знаете ли? – поднялась я с подстилки. – Знаете ли…

– Любимая?

– Что, Ник?

– А ведь ты еще у нас не выступала.

– О-о, я только с лекцией по демонологии.

– Ну уж, избавьте! – подскочила следом тетя Жужа. – Тогда мои пупсы точно к вам в Прокурат сразу сейчас… Теофил? Людвиг? Ник? Дамы?

– Да?

– Что, Жужа?

– А давайте ко собираться назад. Пусть плыть теперь по течению, но, завтра – большой праздник и надо успеть перед ним выспаться хорошенько. Все со мной согласны?..

В общем-то, возражений не последовало (а кто их детский писк в общем согласном гуле разобрал?)…

Вот «выспаться хорошенько» мне почему-то не удалось – Варвара стребовала свой ежедневный долг по сказке в уши, а других охотников ей вещать не нашлось. Все жутко заняты или вовремя попрятались по своим тихим комнатам. Лично я сейчас из приоткрытого в ночь окна слышала лишь два голоса: Ника и дяди Теофила. И о чем они там, на балконе говорят? Стоя между текущей в темную даль рекой и высокой луной, освещающей теперь каждый листик в саду. Каждую травинку. А как они, наверное, сейчас пахнут… эти травинки… Лунной росой…

– Агата, и чем там дело то кончилось?

– Что? – с трудом оторвала я взгляд он луны в окне. – У кого?

– О-о, – высунув из-под одеяла руку, поскребло дитё лоб. – У этого Марка с Валентиной? Они поженились?

– А-а… Нет.

– А почему?

– Да, потому что Валентина его не любила. И он ей вообще нужен был только для того, чтоб своего настоящего любимого покарать.

– Чем «покарать»? – округлила Варя глаза.

– Ревностью, чувством безвозвратной потери. Чтоб он все это осознал. А когда он осознал и покаялся, вернулась к нему, – скоро сократила я половину классической новеллы до «цензурной детской версии».

– Какая она… коварная, – протянула со своей подушки Варвара. – Эта Валентина, она такая коварная и… слово забыла. Его тетя Нинон тете Гортензии говорила про одну даму из Гусельниц. Такую же.

– Ох, Варвара, много ты знаешь для своих восьми лет. И много слышишь. И вообще, спать давно пора, а то завтра на каруселях будешь носом клевать и из кресла улетишь. Приятных снов, – быстро склонилась я над ней и чмокнула в щеку.

– Не улечу, – лишь услышала уже у двери. А потом еще вдогонку. – Агата?

– Что, мотылек? – обернулась я.

– Ты пахнешь как-то… странно.

– Не вкусно?

– Нет, – подпрыгнула на локте Варя. – Просто странно.

– Ага, – приложила я лоб к косяку. – Луной, наверное… Спи давай. – и выйдя в темный коридор, прикрыла за собой дверь…