Игра на вес золота

— Началась эта история в Смоленске, ещё в 1941 году. Я тогда совсем молодым лейтенантом был, командовал взводом НКВД. Мы городской вокзал удерживали, что в южной части города. Немец наступал, почитай, беспрерывно, не давая нам передышки. Восемь атак мы отбили, вокзал в руинах, от роты человек пятнадцать осталось. И вот на девятой контузило меня. Очнулся среди погибших товарищей, а кругом немцы. Отлежался до темноты, и потихоньку выбрался из города, и подался в леса. А на второй день мне повезло — на партизан наткнулся. Действовал в тех краях отряд, «Дед» назывался. Оклемался я только дней через десять. Командир наш, Харитоныч, в разведку меня определил. И вот пошли мы в поиск и на окраине города напоролись на головорезов из зондеркоманды СС. В общем, приняли бой. Трое нас было. Через несколько минут остался я опять один. Последний патрон не оставил, в фашистов выпустил. И спеленали они меня, как котёнка.

— Не успели застрелиться? — спросил Белосветский.

— Да нет. Жизни себя лишить — дело нехитрое. Задание я ещё одно секретное имел. Разведка эта так, для отвода глаз, была. Мы сами эту зондеркоманду искали. Так что не застрелиться, а живым к ним попасть — вот какая задача была. Дело в том, что примерно через неделю после того, как я в отряд попал, начальник мой непосредственный ещё по Смоленскому НКВД на отряд вышел, с медсестрой молоденькой и несколькими бойцами. Вообще-то, окруженцев тогда много к нам выходило. Так вот полковник этот, или майор НКВД, что тогда было одно и то же, поставил мне задачу: сдаться немцам и выдать «особо секретную информацию». «Мульку» — значит. Только попасть в плен следовало как бы случайно. Нужно было, чтобы немцы во что бы то ни стало в эту дезинформацию поверили. На допросах я выложил немцам всё, как было задумано, не сразу, конечно, покочевряжился несколько дней для правдоподобности. Хоть и хитрые они черти, но, как вскоре выяснилось, всё же поверили мне. А ещё через неделю отправили немцы меня под охраной на аэродром, в Берлин лететь. Вылетели, но самолёт наши зенитчики сбили. Совершили аварийную посадку на поле. Тут уж я не оплошал, вырубил лётчиков и дал дёру. Перешёл линию фронта и докладываю:

— Так, мол и так — задание выполнено. А в особом отделе спрашивают: «Какое задание?» Я доложил, как положено. Связались они с партизанским отрядом, а там понятия не имеют, о каком таком секретном задании я толкую. Я говорю: «Полковника спросите». A из отряда сообщают: «Погиб ваш полковник в ночном бою». Помутузили меня ещё маленько особисты и на заседание ОСО, или «тройки», бросили, так тогда военный трибунал назывался. Там приговор в течение двух минут — расстрел. Вывели на задний двор, конвой уже в шеренгу с винтовками на изготовку стоит, а тут генерал, не помню его фамилию, приехал. Посмотрел на это всё, а обстановка на фронте, сами знаете, какая была. В общем, приговор изменили и отправили меня в штрафбат.

— Ну ты, батя, даёшь, — проговорил Егор и протянул рыбаку кружку.

— А что? Всё нормально, всё правильно. Время, сынки, такое было. Иначе никак нельзя. Оказался я со своим штрафбатом под Волоколамском. Метель, холод, горячую жратву три дня не подвозили, оно и понятно, кто с нами, врагами народа, считаться будет. Впереди нас высотка, за высоткой деревня, и приказ — взять всё это хозяйство немедленно. Пошли в атаку, а на высотке одних пулемётов штук пять. Залегли, немец лупит очередями, да так, что головы не поднять. Ракеты в небо пускает, видно всё, как днём. А мы лежим на белом снегу в своих чёрных ватниках и подыхаем по очереди. Рядом со мной кореш залёг, Виталька Скороходов, бывший капитан. Шепчет мне на ухо, что, если сейчас не встанем и не пойдём в атаку, всем хана — перебьют, как зайцев. Я киваю, мол, согласен. А он мне: «Поднимаемся — на раз два». Встали мы и броском вперёд, оглянулся я уже на высоте, наши все, как один, в атаку бросились. Ворвались на высоту, сшибли немцев и, не останавливаясь, погнали их до деревни. На окраине до рукопашной дошло, вот тут меня в грудь и достала пуля немецкая.

— Вас должны были реабилитировать как искупившего свою вину кровью, — авторитетно заметил Белосветский.