Игра над бездной

Человек — существо разумное, он постиг умом чуть ли не все на свете диковины, разгадал тысячелетние загадки, тайны жизни и пути звезд, — этот всеведущий человек менее всего познал самого себя и не представлял, какие силы, какая непостижимая мощь таится в нем самом. Он обладал умом и глубоким пониманием всевозможных явлений, но как часто, словно бы вопреки своему рассудку, он поступал не так как надо; он сознавал ценность своей жизни, но умышленно не избегал опасностей, не заботился о своей неуязвимости и благополучии; желал себе одного, а выискивал другое — вовсе противоположное, отнюдь не потому, что у него недоставало силы воли, а потому что в нем, наряду с общеизвестным разумом, существовал еще какой-то неизвестный разум. Последний иной раз бывал сильней первого. Но если бы существовал только один, то человеческая жизнь была бы гораздо легче, проще и счастливей, разве что несколько пустой по сравнению с нынешней — уподобилась бы жизни тварей более низкого порядка.

Когда Илмаром овладел болезненный припадок, Ирена из чистой деликатности хотела уйти в другую комнату и не слушать его бреда, хотя никто не помешал бы ей остаться и никто никогда не узнал бы о том, что ей довелось выслушать; в этом сказалось проявление того, второго неизвестного разума. Но она не успела этого сделать, потому что Илмар заговорил, и содержание фраз разбудило в Ирене первый — общеизвестный разум. Слова его имели отношение к Ирене, сообщали о нависшей над ней угрозе физического уничтожения и страданий — всего того, чего стремится избежать любое живое создание. И она сразу насторожилась, как зверь, заслышавший поблизости шаги опасного врага. Это было ни с чем не сравнимое переживание; она заглянула в глаза року — взгляд его был суров, жесток, насмешлив и полон угрозы. Словно в непроглядной ночи шла Ирена своим ложным путем, следуя непонятному зову и не зная, где конец тропы. Резкая вспышка молнии теперь высветила эту тропу, и она увидела перед собой ужасающую, бездонную пропасть — еще шаг, и она погибла бы. Ирена в страхе отшатнулась от края бездны — бежать, бежать подальше! — но сил на это не было. Что-то неудержимо влекло ее обратно, ближе, еще ближе к смертельной опасности, и ее подмывало заглянуть в самую пропасть, как если б там могли безбедно обретаться еще какие-то иные — таинственные и приятные вещи. Содрогаясь от ужаса, она пядь за пядью приблизилась к этому колдовскому месту; наклонилась над краем обрыва и вперила взор в глубины. Но оттуда шел опьяняющий аромат, слаще всех цветочных благовоний и ядовитей самых смертельных отрав. И уйти она уже не могла — это был гипноз опасности, новая победа другого — неизвестного разума.

В первый момент, слушая признания Илмара, Ирена почувствовала единственное желание: спастись, убежать, сохранить себе жизнь всеми средствами — если по-другому нельзя, то уничтожить своего врага в схватке. Но Илмар еще не умолк, и теперь наряду с угрозами и жаждой мести в его словах слышалась тихая нежность, отчаяние раздираемой противоречиями души, чуть ли не мольба о прощении. И в его искренность можно было поверить, так же, как и в его враждебность; никогда еще ни один мужчина не приближался к Ирене с такими настоящими и первобытно-мощными чувствами. Это и был тот сладчайше ядовитый аромат, опьянивший ее и мешавший уйти.

Она слушала, содрогнувшись от предощущения смерти, когда Илмар бросил какое-то жестокое обвинение — справедливое и неопровержимое; она тянулась к нему, когда он ласкал ее упоительными словами любви, и вопреки всем доводам рассудка уже начинала ощущать счастливое изумление и восхищение им за то, что он был такой. Он преподнес ей два великолепных сюрприза, каких ей еще не преподносили: один мрачный и потрясающий, второй божественно сияющий; и последний сюрприз заслонил собою первый.

Теперь она знала все: для чего Илмар приходил сюда и куда поведет ее завтра, послезавтра. Она заглянула в карты противника, и если б только пожелала, то могла учинить ему в этой игре разгром. Достаточно было подойти к телефону и позвонить Черепову. Эта мысль промелькнула в мозгу, она о ней не забыла, но и не торопилась осуществить. Торопиться не было нужды — он был беспомощен как дитя и не сознавал своего гибельного положения, значит, был еще более жалок, чем пойманная мышь, которую, играя, мучит кошка перед тем, как загрызть: мышь, на худой конец, хоть знает, что ей грозит, и норовит сбежать, схорониться в недоступном месте, а он, несчастный, сам мнил себя котом. До сих пор так оно и было, но теперь роли переменились, и знал об этом лишь один партнер. Но он был в опьянении.

И вот она уже сидела рядом с Илмаром на диване, накручивала ему на голову мокрое полотенце и с удовлетворением наблюдала, что припадок идет на убыль, и он засыпает. Проснувшись, он ни о чем не будет помнить, не будет знать, что произошло. Когда Илмар успокоился, Ирена поправила у него под головой подушку, накрыла одеялом и осталась сидеть рядом с ним, погруженная в думы.