Наконец, в феврале 1795 года, решив, что его коллекция обрела достаточную полноту и убедительность, Сэмюэл Айрленд открыл её для публичного обозрения. Наверное, в этот день он и его сын совершили свою самую серьёзную ошибку. Если бы вместо этой амбициозной затеи они просто объявили, что драгоценные рукописи пропали, исчезли, украдены или где-то сгорели, положение в шекспироведении сегодня выглядело бы несколько иначе…
Сначала всё шло гладко. Желающих ознакомиться с раритетами было больше, чем ожидалось. Прославленный историк литературы Джеймс Босуэл-старший, друг Мэлона, не ограничившись словами одобрения и восторга, опустился на колени и поцеловал один из выставленных экспонатов: «Слава Богу, я дожил до того, что увидел эти бесценные реликвии нашего Барда». Секретарь Геральдической палаты Фрэнсис Уэбб восторгался не менее бурно: «Эти документы содержат в себе не только подписи, начертанные его рукой, но и отпечаток его души, его гения… Эти документы показывают его исполненным благородства, дружелюбия, милосердия, благодарности и любви. Здесь мы увидели не только поэта, но и человека».
Некоторые посетители, однако, с сомнением покачивали головой. Историк Джозеф Ритсон внимательно всё осмотрел, задал Уильяму-Генри несколько конкретных вопросов и удалился, не сказав ни слова. Своему другу он написал, что «шекспировские бумаги, о которых так много говорят, — это набор подделок, рассчитанный на обман публики». Однако вслух собственного мнения он почему-то не высказал, и большинство продолжало верить Айрлендам; список подписчиков на готовящееся издание айрлендовских «рукописей» продолжал пополняться новыми именами, в том числе и весьма почтенными.
Кое-кто высказал мысль, что, если существуют какие-то законные наследники Шекспира, они могут потребовать передачи им найденных документов. Это встревожило Уильяма-Генри, и в результате вскоре появился новый документ, написанный лично Уильямом Шекспиром ещё в октябре 1604 года! Этим документом Шекспир оставлял некоему Уильяму-Генри Айрленду рукописи своих пьес и при этом объяснял, почему он так поступает. Оказывается, Бард, по вине подгулявшей компании, опрокинувшей лодку, в которой он переправлялся через Темзу, оказался в воде и несомненно утонул бы, но отважный Уильям-Генри Айрленд с риском для жизни вытащил его на берег. К акту дарения прилагался даже эскиз строения в Блэкфрайерсе, «где живёт мистер Айрленд». Ещё был лист пергамента с изображением гербов Шекспира и Айрленда, связанных цепью, а под этим рисунком — трогательные благодарственные вирши Великого Барда.
Надо сказать, что (по причуде истории) человек по имени Уильям Айрленд действительно жил в одно время с Шекспиром и с Шакспером! В декабре 1604 года он арендовал у лондонца Генри Уолкера строение (привратницкую), то самое, которое в марте 1613 года купит у Уолкера Уильям Шакспер. Купчая на это строение, где упоминается и имя арендатора Айрленда, вместе с закладной на эти строения была найдена в конце XVIII столетия; оба документа получили известность, потому что содержат две из шести найденных подписей Шакспера. Можно представить себе радость нашего клерка, когда он увидел почти что своё имя в факсимильном воспроизведении
«Уточнить» Уильяма Айрленда в Уильяма-Генри Айрленда (при уже накопленном опыте и наличии нескольких чистых листов старинной бумаги) — дело несложное. Отцу было сказано, что у «мистера X» имеются документы, подтверждающие происхождение их семьи от того самого, жившего в шекспировские времена Айрленда. У отца от таких как с неба свалившихся новостей голова шла кругом. К тому же, некоторые влиятельные друзья полагали, что Герольдия не будет возражать, если Сэмюэл Айрленд захочет соединить свой герб с шекспировским!
Но всё было превзойдено «Актом от 23 февраля 1611 года» — это было нечто вроде предварительного шекспировского завещания. В отличие от подлинного завещания Шакспера, найденного в 1747 году, произведение Уильяма-Генри Айрленда не должно было оставить ни малейшего сомнения, что судьба литературного наследия заботила Шакспера не меньше, чем судьба серебряной чаши и второй по качеству кровати. Джону Хемингу предписывалось открыть большой дубовый сундук в театре «Глобус», достать оттуда рукописи нескольких пьес, в том числе «Тит Андроник», «Два веронца», «Генрих VIII» (!), и передать их Бербеджу и ещё двоим актёрам, себе же взять пять пьес, в том числе «никогда не печатавшуюся пьесу "Генрих VII"». Жене возвращались писанные ей когда-то любовные письма Барда, она также получала его небольшой портрет, несколько колец и приличную сумму в 180 фунтов, что, конечно, объясняло, почему ей ничего не оставлялось в завещании 1616 года.