Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса

Неизвестный тоже пишет об ожидаемом появлении нового Феникса, который представляется ему необычайной «живой урной».

«Мы построим себе убежище в сонетах…» Они не хотели другого памятника! И Джон Марстон настойчиво, снова и снова, точно боясь, что мы не поймём его или поймём неправильно, описывает это Совершенство, оставленное бельвуарской четой, — их гениальные творения, представшие перед «поэтами Бельвуарской долины», когда Голубь и Феникс ушли в другой мир. Вспомним, что при их жизни более половины шекспировских произведений ещё не были известны; они были доработаны и печатались только к десятой годовщине смерти Рэтлендов. Но не все. Об этом свидетельствуют не только так называемые сомнительные пьесы, которые потом попытались ввести в шекспировский канон издатели Третьего фолио.

Об этом говорят и помещённые Честером после своей поэмы поэтические произведения, специально обозначенные им как «созданные Пафосским Голубем для прекрасной Феникс». Я уже говорил в первой главе, что в XX столетии некоторые литературоведы обратили внимание на это собрание блестящих акростихов, в которых видна уверенная рука мастера, превосходящего в своём поэтическом искусстве всех других авторов, представленных в честеровском сборнике, — лучших английских поэтов того времени. И что больше всего вызывало удивление исследователей поразительное сходство и многочисленные прямые совпадения в темах, образах, поэтическом языке этих «песен Голубя» с поэтическими строками Шекспира, и прежде всего с его сонетами! Ничего подобного этим «совпадениям» в поэзии елизаветинцев не найдено. Недаром крупнейший знаток шекспировской поэзии Д.У. Найт, тщательно анализируя бесчисленные «шекспировские места» в «Песнях Голубя», поражался: «Это же чистый Шекспир!»[200].

Но кто же в то время мог писать с такой подлинно шекспировской силой, с таким поэтическим мастерством, так по-шекспировски видеть и переживать те же самые жизненные коллизии (достаточно необычные) и выражать своё видение и свои мысли шекспировскими словами и образами, кроме самого Великого Барда, руку которого мы знаем не только по ранним поэмам на классические сюжеты, но и по его сонетам и «Страстному пилигриму»? Поэтому Найт после долгих раздумий пришёл к осторожному выводу, что Шекспир, поместив в сборник свою поэму «Феникс и Голубь», вероятно, не ограничился этим, но приложил руку и к некоторым разделам честеровской поэмы, а особенно заметно -к «Песням Голубя». Других объяснений этому феномену, насколько мне известно, никто предложить не смог. И только теперь мы можем сказать и более определённо: прекрасные акростихи бельвуарского Голубя — это действительно шекспировская поэзия, потому что за маской «Уильям Потрясающий Копьём» скрывались прежде всего именно Голубь и Феникс. Человечество обретает новое богатейшее собрание поэтических произведений Шекспира, носящих на себе ясную и неоспоримую печать шекспировского гения, продолжающих и развивающих мотивы и образы шекспировских сонетов («Песни» по многим признакам написаны позднее сонетов). «Песни Голубя» — ключ к сонетам, над поисками которого билось не одно поколение шекспироведов, ключ к сердцу Шекспира. 34 страницы неизвестных ранее шекспировских стихотворений — и каких стихотворений! Это только часть того великолепного наследия, шекспировского наследия, которое оказалось в руках друзей Голубя и Феникс после их ухода из жизни.

Теперь мы знаем, что смерть Великого Барда не прошла незамеченной английскими писателями и поэтами! Они почтили память тех, кто был Шекспиром, и сделали это в книге, окутанной хитроумно сотканной завесой, достойной таких мастеров творческой конспирации, как Роджер и Елизавета Рэтленд. И Хор Поэтов, лучших поэтов Англии, прощается с бельвуарской четой — «Уильямом Потрясающим Копьём», прощается в строках, «исполненных смысла, скрытого от непосвящённой толпы».

Но если честеровский сборник — это скорбный отклик на трагическую смерть, тайное прощание с Уильямом Шекспиром, то правомерно задать вопрос: что же тогда представляет из себя прекрасная поэма, известная под данным ей в XX веке названием «Феникс и Голубь» и в наше время привычно причисляемая к шекспировским произведениям (хотя в прошлом, как мы знаем, на этот счёт неоднократно высказывались и обосновывались серьёзные сомнения)? Ведь в книге Честера под поэмой стоит имя Шекспира, — как совместить этот факт с тем, что в ней оплакивается смерть тех, кто творил под этим именем?