– Я понимаю, что вы любили его, – сказал сир Джорах голосом, полным отчаяния. – Некогда и я любил свою жену, но я не умер вместе с ней. Вы – моя королева, мой меч принадлежит вам, но не просите меня оставаться в стороне, когда вы взойдете на погребальный костер Дрого. Я не буду смотреть, как вы горите.
– Вы
– Значит, вы не хотите умереть вместе с ним? Вы клянетесь в этом, моя королева?
– Клянусь, – проговорила она на общем языке Семи Королевств, по праву принадлежащих ей.
Третий уровень помоста сплели из ветвей толщиной в палец и засыпали сухой листвой и хворостом. Их выстилали с севера на юг – от льда к огню, – а потом покрыли мягкими подушками и ночными шелками. Солнце уже начало клониться к западу, когда они покончили с делом. Дэни созвала дотракийцев. Их осталось менее сотни. «Сколько у Эйгона было в начале?» – подумала она. Это не имело значения.
– Вы будете моим кхаласаром, – сказала она. – Я вижу лица рабов. Я освобождаю вас! Снимите ошейники. Уходите, если хотите, никто не причинит вам вреда. Если вы останетесь, то будете жить как братья и сестры, жены и мужья.
Черные глаза смотрели на нее, настороженные и бесстрастные.
– Я вижу детей, женщин, морщинистые лица стариков. Вчера я была ребенком. Сегодня я женщина. Завтра я буду старой. Каждому из вас я говорю: дайте мне ваши руки и ваши сердца, и для вас всегда найдется место.
Она обернулась к трем молодым воинам своего кхаса.
– Чхого, тебе даю я кнут с серебряной рукоятью, который был моим свадебным даром, именую тебя ко и прошу твоей клятвы жить и умереть, как кровь моей крови, странствуя рядом со мной, чтобы сохранить меня от беды.
Чхого взял кнут из ее рук, но на лице его было написано смятение.
– Кхалиси, – сказал он неуверенно, – так не делается. Если я стану кровным женщине, это навлечет на меня позор.
– Агго, – позвала Дэни, не обращая внимания на слова Чхого.
Агго принял лук, опустив глаза:
– Я не могу произнести эти слова, лишь муж может возглавить кхаласар или назвать ко.
– Ракхаро, – сказала Дэни, отворачиваясь от отказа. – Ты получишь большой аракх, который был моим свадебным даром, с рукоятью и клинком, украшенными золотом. И тебя я тоже именую ко и прошу, чтобы ты жил и умер, как кровь моей крови, странствуя рядом со мной, чтобы сохранить меня от беды.
– Ты кхалиси, – проговорил Ракхаро, принимая аракх. – Я доеду с тобой до Ваэс Дотрак у подножия Матери Гор и сохраню тебя от беды, пока ты не займешь свое место среди старух дош кхалина, – большего я не могу обещать.
Она кивнула – спокойно, словно бы не слыхала его ответа, и повернулась к последнему из ее защитников.
– Сир Джорах Мормонт, – сказала она, – первый и величайший из моих рыцарей. У меня нет для вас свадебного дара, но клянусь, что настанет день, и вы получите из моих рук такой меч, какого еще не видел мир. Выплавленный драконом, выкованный из валирийской стали. И я прошу вашей клятвы.
– И я даю ее, моя королева. – сир Джорах опустился на колени, чтобы положить меч к ее ногам. – Клянусь служить вам, повиноваться и умереть за вас, если потребуется.
– Что бы ни случилось?
– Что бы ни случилось.
– Я связываю вас этой клятвой. И молюсь, чтобы вы никогда не пожалели о ней.
Дэни подняла его с колен. Поднявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ, она нежно поцеловала рыцаря и сказала:
– Вы – первый в моей Королевской гвардии.
Ощущая на себе взгляды кхаласара, она вошла в шатер. Дотракийцы что-то бормотали, искоса поглядывая на нее темными миндалевидными глазами. Они решили, что она обезумела, поняла Дэни. Возможно, так и есть. Скоро она узнает это.
Ирри помогла ей забраться в ванну. Вода была обжигающе горячей, но Дэни не вздрогнула и не вскрикнула. Она любила тепло, возвращавшее ей ощущение чистоты. Чхики надушила воду маслами, которые отыскала на базаре в Ваэс Дотрак. Поднялся благоуханный пар. Дореа вымыла ее волосы и расчесала спутавшиеся пряди. Ирри потерла ей спину. Дэни закрыла глаза, отдаваясь аромату и теплу.
Она ощутила, что тепло растворило боль между ее бедрами: она поежилась, когда жар воды вступил в нее, изгоняя боль и напряжение. Она поплыла.
Когда Дэни вымылась, служанки помогли ей подняться из воды. Ирри и Чхики вытерли ее досуха, а Дореа расчесала волосы так, что они стали казаться рекой жидкого серебра, ниспадающей на ее спину. Ее надушили пряноцветом и корицей, прикоснувшись к обоим запястьям, за ушами и к тяжелым от молока грудям. Последнее прикосновение предназначалось для ее естества. Палец Ирри, легкий и прохладный, как поцелуй любовника, скользнул между ее губами.