Взяв факел из руки Агго, Дэни воткнула его между поленьями. Масло немедленно вспыхнуло. Хворост и сухая трава занялись через мгновение. Крошечные языки пламени побежали по дереву как быстрые красные мыши, катясь по маслу, перепрыгивая с коры на ветку, с ветки на листок; нарастающий жар вдруг мягко дохнул ей в лицо, словно возлюбленный, но уже через мгновение сделался непереносимым. Дэни отступила на шаг. Дерево трещало все громче и громче. Мирри Маз Дуур запела высоким вибрирующим голосом. Пламя крутилось, вилось, языки его догоняли друг друга. Мрак дрожал над костром, сам воздух будто плавился от жары. Дэни услышала, как затрещали бревна. Огонь охватил Мирри Маз Дуур. Песня ее сделалась громче, пронзительней и… потом мэйга охнула, снова и снова, и ее пение превратилось в дрожащий вой, тонкий, высокий и полный му́ки. Наконец пламя достигло и Дрого, языки охватили его. Вспыхнула одежда, и какое-то мгновение кхал казался облаченным в лоскутья воздушного оранжевого шелка и серого дыма. Губы Дэни раздвинулись, и она затаила дыхание. Часть ее стремилась подняться на этот костер, чего опасался сир Джорах, броситься в пламя, чтобы попросить у Дрого прощения и в последний раз принять его в себя, а там пусть огонь отделит их плоть от костей, когда они сольются навеки.
Она чувствовала запах горящей человеческой плоти, который ничем не отличался от запаха жарящейся на костре конины. Костер ревел в сгущающейся темноте словно огромный зверь, заглушая ослабевшие крики Мирри Маз Дуур и выбрасывая вверх длинные языки пламени, лизавшие чрево ночи. Дым становился все гуще, дотракийцы, кашляя, отступали. Полотнища огня разворачивались под адским ветром, бревна шипели и трещали, огненные искры новорожденными светляками возносились в дыму и исчезали во тьме. Жар бил по воздуху огромными красными крыльями, отгоняя дотракийцев, отгоняя даже Мормонта, но Дэни стояла на месте. Она была от крови дракона, и огонь жил внутри нее.
Она давно поняла истинный смысл этих слов, думала Дэни, делая шаг ближе к бушующему пламени. Но жаровня была недостаточно горяча. Языки пламени извивались перед ней, как женщины, плясавшие на ее свадьбе, кружили, пели, размахивая желтыми, оранжевыми и алыми вуалями, страшными с виду, но в то же время прекрасными, такими прекрасными, живыми от жара. Дэни раскрыла для них свои объятия, ее кожа покраснела и засветилась.
Еще шаг, и ступни Дэни ощутили жар раскаленного песка даже сквозь сандалии. Пот бежал по ее бедрам, между грудями, ручейками тек по щекам – там, где некогда катились слезы. Сир Джорах кричал позади нее, но он теперь ничего не значил. Важен был только огонь. Пламя было таким прекрасным: ничего прекраснее она не видела, каждый язык казался ей чародеем, облаченным в желто-оранжево-алые одежды, кружившие под дымным плащом. Она видела малиновых пламенных львов, великих желтых змей и единорогов, сотканных из бледно-синего пламени; видела рыб, лис, чудовищ, волков, ярких птиц и цветущие деревья; каждое новое видение было прекраснее предыдущего… Она увидела коня, огромного серого жеребца, сотканного из дыма, со струящейся гривой из синего пламени.
Жилет ее начал тлеть, Дэни, дернув плечами, сбросила его на землю. Расписная кожа внезапно вспыхнула, а она шагнула поближе к костру, струйки молока текли из красных и раздувшихся сосков.
Раздался треск, с которым лопается камень. Помост из дерева, хвороста и травы начал рушиться внутрь себя. Кусочки горящего дерева посыпались на нее градом пепла и угольков. И подпрыгивая, вращаясь, о землю возле ее ног ударился круглый камень, бледный, усеянный золотыми прожилками, разломанный и дымящийся. Рев огня наполнял мир, но за ним Дэни слышала женские крики и удивленные детские голоса.