Подхватив собственное тело как пушинку, Егор отнес его на ровную сухую поляну. Всю ночь он возился, суетился и к утру смастерил прочный теплый шалаш из хвойных веток. Настелил сухой ароматной хвои, укрепил лаз, чтобы звери не смогли забраться, и разместил там свое бренное тело. Как только рассвело, повторил осмотр, да так и не пришел ни к какому решению. Все жизненные функции были ослаблены - дыхание, пульс, реакция на боль, замечалась пониженная температура. Егор придерживался двух вариантов, либо кома, первая её стадия - сухожильная арефлексия, характерна для алкогольной комы, что вполне могло быть его случаем; либо апатический синдром - вегетативное состояние, при котором сохраняется самостоятельное дыхание и функции сердечнососудистой системы. В обоих случаях ничего хорошего ждать не приходилось. Организм в таком состоянии мог продержаться несколько дней, а потом глубокая кома и конец.
Стараясь не думать о будущем, Егор всеми мыслимыми способами стремился поддерживать жизнь в пустом теле. В каждом шаге и действие он чувствовал полнейшее безумие и всё же по утрам делал перкуссионный массаж, переворачивал тело с бока на бок, проветривал шалаш, промачивал ключевой водой лицо. Дни шли, улучшений не было, хуже тоже не становилось. Егор немного успокоился, сложно было опираться на медицинские знания в его случае.
Чтобы немного отвлекаться и переставать себя жалеть, склонившись над собственной персоной, йете стал осваивать свои лесные владения. Привыкший к музыке леса он мог без труда различать деревья по их чудному пению, знал, когда и где затаился охотник и какую дичь или зверя стережет. Природа предупреждала его об опасности или наоборот зазывала туда, где могла понадобиться его помощь. Он и сам не заметил, как стал помогать лесному братству: то медведя из капкана освободит, то зайца, то куницу в объятьях затигусит, пока бельчонок к мамке улепетывает. Звери приближались к нему охотно, без страха и враждебности, кто за лаской, а кто и за угощением. Рацион у лохматого великана был обширный - ягоды, сладкие корешки, грибы, орехи, хвойная кора, иногда и рыбу удавалось голыми руками поймать. Поначалу Егору было противно есть сырую рыбу, он даже подумывал на углях её запечь, но разделав и попробовав пришел к решению, что она очень даже ничего, вкусна и без соли. Вообще вкусовые рецепторы йете положительно воспринимали всё растительное, даже еловые шишки годились в пищу.
И снова Егор начинал растворяться в окружающей среде, поддаваясь чарам природы, он бродил по тайге водимый невиданной силой, открывая для себя новые грани своего нечеловеческого естества. Слишком сильным было восприятие, зачастую его охватывали такие чувства, что он едва мог справиться с ними. Хорошо, когда они были приятными, но случалось что нахлынувшее выводило его из спокойствия, возбуждало, взбудораживало рассудок, и он едва справлялся с разыгравшимися эмоциями. На всю жизнь он запомнил момент, когда бредя густым кустарником, неожиданно вышел на окраину леска, а за ним оказалась огромная делянка. Пеньки желтели свежими спилами, на несколько километров простиралась унылая картина. На йете навалилась такая опустошенность, что он едва держался на ногах. Пройдя несколько шагов, он остановился покачиваясь. Вместо привычного пения в голове стоял протяжный печальный стон, воздух словно стал тяжелее, дышать приходилось с трудом. Вся живность отступила вглубь тайги, но не всем суждено было прижиться на новом месте. Целостность природы нарушалась, пошатывался биологический баланс. А Егору очень тяжело дались полученные ощущения. Человеком он бы так остро не реагировал, и столько бы не испытал. Постаравшись скорее покинуть траурное место, больше не подавался подобным настроениям и внимательнее относился к проделываемым маршрутам. А как-то раз идя на приятный звон незнакомого дерева вышел на полянку со статной старой яблоней. Яблоки, несмотря на солидный возраст ствола, оказались сладкими и хрустящими. Егор зачастил за лакомством.
Возвращаясь однажды с фруктами к шалашу, заметил перемену в лесном настроении. Такое уже бывало, когда поблизости оказывался человек, зачастую охотник. Но тогда природа высказывала настороженность, иногда и неодобрение. Сейчас же наоборот, лес, словно, восторженно напевал, шелестел травой, ветками, в приветствие неизвестного.